устроить свою судьбу: "чтоб не было мучительно больно", потом, за неиспользованные шансы, когда окажется, что некого будет винить за то, что не использовал предел своих сил.

Шроо ощущал себя: молодым и сильным, но живущим в "заколдованной" безнадёгой и беспросветностью Сказочной империи Зла. Ему надоело, что его безжалостно использовали, как трудовой ресурс, словно присматриваясь и приценивались к нему: сможет ли он работать, в том или другом коллективе, когда ему: почти ничего не платить? почти не кормить? забрать любимую девушку? А, выдержит ли он в грязной "общаге"? в бараке? Безнадежность "решения жилищного вопроса" в Сказочной империи, была очевидной, для гонимых людей…

Коллективы, с имперской начинкой, состояли, как правило, из банальных бывших колхозных трутней или собравшихся, по-безысходности, бичей.

Было время, когда он сошелся с одной маленькой женщиной. Ей был нужен он, Шроо, нужна была его мужская твердость.

Ему требовалась женщина, для устойчивости. Он потерял устойчивость в провинциальном Козолупе. Женщина предлагала ему эту устойчивость. У нее был ребенок, девочка. Она разошлась со своим мужем. Бывший муж зарабатывал в Сибири; собирал живицу. Маленькая женщина была полна сил и энергии.

Они встретились на заводе. Она перешла в торговлю, в магазин в городе торгующий спортивными товарами. Оксана.

Они устроились, вдвоем, на небольшом пространстве.

Летняя кухня — маленькая квартирка, перегороженная пополам шифоньером, с печкой; плюс постоянное наличие к ней топлива и секс — создавали "молодым" уют, здесь, даже в сильные зимние морозы.

Он мечтал о писательстве, читал газеты и ждал ее с работы. Она приходила; готовила им в ужин в доме на газовой плите. Кормила дочь. Они ужинали всегда вместе; смотрели телевизор, и ложились отдыхать. В ее жизнь, он никогда не лез (без особой надобности).

У Шроо появилась работа, о которой мечтал любой советский обыватель. Двое суток он работал в день и ночь, по двенадцать часов ежесуточно, а на третьи сутки он отдыхал и получал выходной. Невостребованный в той стране талант, обычно так стремился наладить свой творческий процесс. Иногда он ездил обивать пороги иностранных посольств в Москве (таких поездок было три).

Оксана пользовалась тем, что он был с нею рядом. Секс заменял им настоящую любовь. Создал прочную семейную идиллию долгих пять лет.

Он писал и работал, она, не вмешиваясь в его литературные дела; растила свою дочь и занималась домашними делами.

Это было честное деловое соглашение с обеих сторон. Секс в спокойной и домашней обстановке, насыщенной сравнительными бытовыми удобствами. Что еще можно было себе пожелать большего? Любви? Но в любви он не нашел себя. Но в "сказочном мире", — он знал это — не выпросишь у сексотов. Они все разрушали, что в силах были разрушить. Его социальные связи; его настоящую любовь. И, он, всего изведав на собственном опыте, что такое истинная любовь в Сказочной империи — и, поэтому, у него теперь не было на этот счет никаких иллюзий; он наслаждался тем, что стало ему доступным (он знал, что скоро придет время и он должен будет покинуть это уютное гнездышко). Он строил планы лишь на ближайшее будущее. Строил, часто в чужеземных посольствах, какие-то запасные аэродромы. Часто отправляясь в Москву. Мечтал выбраться из Сказочной империи: хоть к черту на рога, лишь бы не травиться затхлым воздухом обветшалой пропаганды. Он не видел в сексотской стране своего будущего.

… В какое-то мгновенье, Шроо показалось, что его затягивает в свой омут обывательская рутина. Все меньше сил оставалось в нем на реализацию своих литературных проектов. Все труднее становилось настраивать себя на максимальный результат. Все ленивее становились его мысли в голове. Он переставал чувствовать время, в котором жил. Он заплыл жиром: как внутри себя, так и снаружи. Ему хотелось иметь ребенка. Навязчивые мысли, он гнал от себя.

После невольного аборта, после пьяного секса, у Оксаны, однажды, не получилось забеременеть. Он решил покончить с такой жизнью.

Заканчивалась перестройка. Надежда сделать из СССР, что-то предсказуемое для всего мира, и его будущих поколений, таяла, как мираж в пустыне. Стало недоставать элементарных бытовых вещей. Страна превращалась в огромную бомбу, начиненную ненавистью, с фитилем у руках секретных сотрудников КГБ.

Шроо, еще живя с Оксаной, все чаще отправлялся к своей матери.

Будучи там, Шроо, спасал мать от ее сестрицы-ведьмы (после смерти бабушки, их матери). Жилище было уже разделено между сестрами.

Любая женщина всегда может придать себе силу и авторитет, не останавливаясь не перед каким ухищрениями, может — запросто — объявить себя ведьмою. Шарлатанство заложено в ее характере самой природой. Взять, хотя бы, "коварную" внешность? Женщины разукрашивают себя, устраивают хирургические вмешательства в свое физическое естество, только с единственной целью: привлечь к собственной персоне, как можно больше внимания у окружающих самцов. Эту ложь, они, называют шармом.

Колхозная жизнь — придала их поведенческим характерам, определенные социальные черты.

Демоническая сила, будоражила неокрепшее сознание советского человека. Многие молодые люди, кто еще застал поздний СССР, а также те, кто родился сразу после его кончины — могут помнить двух главных "телевизионных гипнотизеров" — Чумака и Кашпировского. Лечение болячек через экран и "зарядка воды" в банках, указывали, в каком плачевном состоянии находится общество "развитого социализма". В целом — народ прибегал к разного рода сказочным способам лечения, так как часто видел в них последнюю надежду — официальная медицина лечить либо не могла, либо не хотела, либо и то и другое вместе. В Сказочной стране привыкли верить в мифы и легенды.

Силой управления людьми в Сказочной империи, — владели советские чиновники, ибо обучались этому ремеслу в институтах. В полной мере, применялась эта сила лишь чиновниками-сексотами.

Склонные к шарлатанству женщины становясь ведьмами, чтоб получить доступ, тоже, к такому себе управлению. К услугам, которых, повсеместно прибегали и чиновники-сексоты. То есть, в таком случае — ведьм наделяли "сверхъестественною силою"; они могли "отравлять" их врагам жизнь; они становились оружием.

2

Детство Щроо проходило на реке. Она заметно окрашивала его одиночество особым смыслом существования. Он полюбил гоняться за речными рыбами. В колхозные ясли, — Бог, смилостивился, — его не брали. Разве могло колхозное начальство допустить, чтоб с детьми колхозников находился отпрыск бывшего полицая? Хотя дети других полицаев, без всяких исключений находились среди колхозных ушастиков. Шроо,