– Потом с вашими вопросами, – махнул рукой генерал, лишь бы не видеть проститутку. Тюменцев развернулся и вышел.

«К кабинету ходит приглядывается, – вдруг подумал Сухов и ужаснулся: – Это же надо! Ни коня, ни воза, а этот уж на базар собрался…»

Генерал встал, открыл дверцу комнаты отдыха, вошел внутрь. В небольшой комнате с одиноким оконцем стояла кровать-односпалка, письменный стол, тумбочка с зеркалом над ней, телефон, небольшой сейф и шкаф с антресолью.

Генерал открыл маленьким ключом сейф, вынул пистолет иностранного производства. На затворе с боку было выгравировано латинскими буквами: «Für Freundschaft. Ost Deutchland» – На дружбу. Восточная Германия. Пистолет холодил руку. Взвесив его на раскрытой ладони, генерал обтер металл куском чистой белой материи, положил в карман брюк. Взгляд его упал на зеркало. Оттуда смотрела угрюмая физиономия.

– Не пугайся, Гоша, – сказал он сам себе. Подошел к шкафу и открыл дверцу. Надел генеральскую фуражку с развесистой «капустой», поправил погоны и вышел. В кабинете он подошел к столу, открыл нижний ящик, приподнял бумаги: под ними лежало несколько купюр по сто рублей. Взяв деньги, он положил их в нагрудный карман рубахи.

– Секретарь, заметив на начальнике фуражку, когда тот вышел из кабинета, спросила:

– Машину, товарищ генерал?

– Не требуется, – ответил Сухов. – Я здесь. Рядом. Пойду, пройдусь по управлению…

Он вышел через проходную, отдав первым честь дежурному старшине. Тяжелая высокая дверь хлопнула у него позади. Впервые за много лет генерал Сухов шагал от управления пешком. Ничего особенного. Пусть народ смотрит на живого милицейского генерала. Он чувствовал себя совершенно свободным. Он никому теперь не обязан. «Елки-палки, отставка – это не так уж плохо, – неожиданно подумал он. – Буду на рыбалку ходить, по грибы. Кажется, я это заслужил…»

За перекрестком он сел в трамвай и долго ехал на окраину города. На конечной остановке он вышел. Тут же, в ларьке, купил большую квадратную бутылку водки и копченую горбушу. Ему завернули ее в бумагу и положили в пластиковый пакет. От магазинчика он направился прямиком туда, где его, конечно, не ждали. Он шел затравеневшей улицей. Здесь никогда не было асфальта. Подошел к небольшому дому и услышал за воротами лай собаки. Над воротами чернела кнопка сигнала. Он нажал ее.

– Иван! Иван! Кто-то идет! Иди, открывай, – услышал он женский голос. Ворота открылись. Перед Суховым стоял в старой милицейской рубахе Иван.

– Здравствуй, старшина…

– Здравствуй, Гоша, здравствуй друг.

– К тебе можно?

– О чем ты спрашиваешь. Конечно, можно.

– Сколько мы не виделись?

– Лет восемь, – ответил Иван и хитро сощурился, глядя на пакет с квадратной бутылью.

– Кажется, на пенсию меня провожают, Ваня.

Иван снова хитро прищурился:

– На пенсию? Это ж хорошо. Я давно говорил: плюнь ты на это дело и живи себе. Всех, Гоша, не переловишь…

…Тем временем полковник Серебров Федор Адамович находился у себя в кабинете и вовсе не собирался уходить с работы: до конца рабочего дня было еще очень много времени. Прибыв в учреждение, он вызвал одного из сотрудников и велел принести ему оперативную разработку – справки сразу по нескольким лицам. Он не хотел называть их гражданами. Приняв под роспись документы, он принялся читать их, пытаясь запомнить содержание: Политик, Сухофрукт, Ресторанный деятель… Для чего-то им понадобился Тюменцев. Им нужно прикрытие. Значит, готовится преступление. Оно может быть длящимся. Это может быть определенный вид занятия, приносящий стабильный доход. О копейках здесь не может идти речи. Возможно, это будут хищения из бюджета. Не с кистенем же собрались грабить ребята, не на большую дорогу выходить. Они не позволят этим заняться даже своим бандитам. Просто так, с налета, их не возьмешь. После такого налета сам полетишь, и неизвестно, где приземлишься. За их спинами стоят теперь киты правосудия – куда до них с социалистическим правосознанием. Может быть, правда в силе? Кто сильнее, тот и прав? Но так можно окончательно забраться в дебри. Кто-то уже говорил эти слова, что правда в силе, но Федя Серебров с ним не согласен. Сила должна быть только у государства и у добропорядочных граждан.

Безусловно, Политик пришел во власть не ради голой политики. Ему понадобилась власть. У него есть деньги. Значит, хочется еще чего-то. Возможно, что и власти, и денег, но в большем количестве. Власти, денег и, может быть, славы. Вот это, последнее, вряд ли ему потребуется. Он прагматик и не может верить в такие ненадежные категории, как слава. Она сама по себе никому сейчас не нужна. Денег! И как можно больше!

– Ваня, Ваня, как жизнь наша быстро прошла! – громко вздыхал Сухов, хлопая хозяина по щуплой спине. – Будто мы и не служили с тобой, не сидели в патрульной машине. Помнишь?

Как не помнить Ивану. Старшина Княгинин все помнит: как Сухов вытащил его из горящего дома, как потом Княгинин сам тащил сержанта Сухова через весь город среди ночи – ни транспорта, ни телефона, ни рации под рукой, чтобы вызвать «Скорую помощь»…

– А помнишь, Ваня, как я вызвал опергруппу из РОВД, потому что труп в подвале обнаружился, в пищеторге?

– Помню…

– Они приехали, а там манекен валяется, разбитый. «Ты, говорят, хоть подходил к нему?» Нет, говорю, не подходил. Я, говорю, покойников боюсь. А они мне: «Надо живых бояться…»

Сухов опустил голову и замолчал. Иван вновь наполнил рюмки из четырехугольной бутыли.

– За тебя, Гоша… За твои генеральские лампасы. Никогда бы не подумал, что сержант Сухов станет генералом. Но ты сделал это. Поступил учиться, и теперь ты генерал. Я рад за тебя, но не завидую. Ты это честно заслужил. Трудом… А я получил то, что заслужил сам. Да я и не стремился никогда в офицеры. Мне это было не нужно. За тебя!

– За нас обоих. За всех, кого уже нет, за ребят, которые ушли молодыми. За Вальку Филягина.

– Что с ним? Неужели?

– Живой. За него давай тоже выпьем. За то, что те два удара принял и жив остался. Два удара – четыре дырки. Нож-то ведь насквозь прошел, через грудную клетку.

– И сердце задел…

– Сердечную сумку. Чуть в сторону – и не спасли бы…

Рюмки вновь звякнули. Хмель, казалось, не брал генерала. После ухода на пенсию Иван вовсе не постарел. Сколько им еще осталось обоим? Никто заранее не знает, кому и сколько отмерено на этом свете. Он правильно поступил, бросив дела и купив эту бутылку. Есть что выпить и чем закусить. Есть обоим что вспомнить. Жена у Ивана не захотела сесть с ними за компанию. «Сидите, – сказала, – вы товарищи, у вас общие дела», – и ушла с девочкой-подростком в зал. Брак у Ивана поздний. Не скоро еще его порадуют внуками.

– Ухожу я, Иван, – объявил вдруг Сухов.

– Да что ты так рано-то? – удивился Иван. – Не успел прийти и уже уходишь…