не Владимир Романович, а Роман Владимирович. Владимир Романович – это его отец.

– Не-а, как раз таки Владимир Романович, а Роман Владимирович – его отец!

– Тоже мне, семья Буэндиа. Ну допустим. А сможете назвать имя моей первой школьной любви? Я никому никогда это не рассказывал.

– Нет, у меня после аварии амнезия, я мало что помню из прошлого.

– Вот то-то и оно. Даже прибудь вы из будущего, как бы мы тут вдвоем сидели сейчас? Это невозможно теоретически. Вы слышали про парадокс Полчинского? Или про парадокс убитого дедушки?

«Платон Александрович» сидел покрасневший, расстроенный. Непонятно, чего он ожидал, когда пришел сюда разглагольствовать.

– Можно ваш чип? – Платон поднес к руке бритоголового сканер.

– Я не чипирован. У нас отменили чипирование и изъяли микросхемы из конечностей.

– Ну знаете! Вот в это я точно не поверю. Скажите, зачем вы пришли, или я вызову полицию прямо сейчас!

– Не вызовешь. У тебя же чип сгорел, а без него у тебя нет ни местоположения, ни связи. У меня тоже нет. А еще я в два раза больше тебя, и мы находимся в гетто, куда ППС даже не суется и где крики – регулярное явление. – Грибник хрустнул кулаками.

Платон побледнел и задрожал. Зачем он открыл эту чертову дверь?!

– Не бойся, это я так… Для проформы. Мне от тебя нужна вся информация по Маркетинговому Шлюзу Данных. Знаешь, о чем я?

Платон знал. Это была идея, о которой он никому не говорил, даже руководству в Бюро. Он самостоятельно писал код Шлюза в надежде, что заработает на проекте хорошие деньги. Но потом отказался от него по этическим причинам.

Мысли бегали в голове Девонского. Могла ли о его инициативе как-то прознать администрация Бюро с ее стремлением пролезть в жизнь сотрудников вопреки любым ограничениям? Интуитивно Платон понимал – да, могла. Устанавливать любые прослушки, шпионские программы, нанимать людей для шпионажа. Даже шлюшки за стеной могли оказаться агентами Бюро, следящими за ним. И это не было паранойей. Но какое отношение мог иметь бритоголовый мужик потрепанного вида ко всему этому? Может, это вообще какая-то иностранная разведка? Причем он явился сюда неспроста, сломал как-то чип Платона и сейчас сидел тут как король, хрустел пальцами, играл желваками.

Страх. Лютый страх пробрался в сознание Платона…

– Я не дам вам никакой информации, – дрожащим голосом сказал Платон. – Вы хоть знаете, почему я решил не развивать этот проект?

– И почему же ты его решил не развивать, м? Ведь явно отличная идея, раз мне аж тридцать лет спустя Бюро с этой технологией плешь проело? – «Грибник» многозначительно постучал пальцем по лысине.

– Потому что она приведет к краху экономики в будущем. Вы только представьте, если подписка на шлюз окажется у одной розничной сети или более-менее крупного бизнеса? Это будет искусственно взращённая монополия: сколь угодно высокие цены, ухудшение качества товаров, уничтожение целого слоя предпринимательства. Нельзя такое делать! Есть же ответственность инженеров перед обществом!

– Да уж, тебе ли говорить об ответственности. Это же мы – ты и я – придумали модуль для оценки добропорядочности гражданина на основе физиогномики. С реальным влиянием на социальный рейтинг, между прочим. Как это называется? «Рожей не вышел», да?

Платон покраснел. Удар был ниже пояса.

– Знал бы ты, что я еще придумал в сороковых, когда начали использовать идентификацию по генотипу… – продолжил «грибник». – Сайт знакомств. На основе евгеники! Там парочки матчились алгоритмом по их ДНК и перспективности их потомства.

Платон не верил своим ушам – у него была такая идея, но она казалась настолько вызывающей и вульгарной, что он ее не озвучивал вслух никогда. Да и продвинутой работы с генетической информацией не было.

В голове внезапно всплыл сегодняшний сон.

– А расскажите про аварию, – попросил Девонский, интуитивно понимая, что вот он – момент истины.

Бритоголовый как-то погрустнел и взял долгую паузу. Наконец тихо начал говорить:

– Я разбился на дамбе, когда ехал в НИИ. Меня вез оранжевый служебный родстер. Откуда-то на дорожном полотне взялся песок. Я не справился с управлением и влетел в отбойник. Больше ничего не помню. – Мужик посмотрел на Платона очень грустными глазами. – Платон, поверь мне, пожалуйста. Ты мне очень нужен сейчас.

Девонский достал из кофеварки использованный фильтр, выкинул. Начал насыпать зерна в кофемолку.

«Интересно, за что вообще НИИ могут присвоить мое имя?» – подумал Платон.

– За то, что придумал, как разместить огнестрел в дроне, – сказал бритоголовый.

Глава 8

Клара.

10 августа 2035, пятница

Пятничное утро ласкало лицо Клары теплыми лучиками солнышка, пляшущими в такт качающимся веткам кладбищенских берез. Девушка шла по брусчатой дорожке к флигелю Часовни Дружбы Конфессий, сердцу Первой Обители. Будто стражники, со всех сторон ощерились черными копьями могильные ограды, охраняющие мертвецов. Предутренний ливень превратил все кладбище в болото, среди которого вешками выступали могильные плиты с портретами – словно альбом с марками, уводящий в глубины времени и пространства. За каждой гравированной «маркой» скрывался человек, умерший не далее как десять лет назад – кладбище открылось в двадцать пятом и хоронили на нем только местных, обительских. Служки в черных рясах, заправленных в высокие резиновые сапоги, суетились на брусчатке, разметая лужи и убирая крупные ветки и листву. Вдалеке, прямо среди могил, стояла «шишига»[26] с краном, загружавшая в кузов сломанную березу.

На могилах запрещалось размещать религиозную символику, чтобы подчеркнуть единство всех вероисповеданий и не порождать конфликты. Зато все многообразие религий и наций жило в приветствиях служек, обращенных к Кларе: «Мир тебе, Клара», «Ас-саляму алейкум», «Бокер тов»…

– И духу вашему… С миром принимаем… Ва-алейкум ас-салам… Шалом алейхем, – отвечала Клара. За проведенные здесь пять месяцев она успела выучить традиции, вероисповедание, кухню и базовый словарный запас многих культур. Без необходимости – просто из интереса.

Здесь вообще жилось интересно.

Хотя Кларе не с чем было сравнивать толком.

С шести лет она обитала в интернате для душевнобольных детей, потом ее перевели в обычный детдом. В двенадцать ее удочерила семья из Германии и увезла в Дрезден, где жить пришлось в религиозной коммуне «Противостояние и Спасение», адептами которой были ее новые родители. Всех без исключения детей, включая Клару и ее пятнадцать братьев и сестер, тоже приемных, подвергали жестоким телесным наказаниям, чтобы «спасать от одержимости». В две тысячи двадцатом, когда Кларе было шестнадцать, Kommando Spezialkräfte[27] штурмовали поселок коммуны. Родителей ликвидировали. Детей распределили по приютам по всей Германии – Клара оказалась в интернате