которые, не обладая социальным положением рыцарей и оруженосцев, приобрели нечто от их дисциплины и способности к войне.

Многое изменилось с тех пор, как Симон де Монфор утверждал, что обучил англичан элементарной строевой подготовке. Эти изменения были частью переворота в отношении англичан к войне, который простирался гораздо дальше, чем набор и развертывание армий. Крупные кампании Эдуарда I и Эдуарда II потребовали огромной бюрократической организации, которая занималась всеми обыденными задачами, необходимыми для поддержания армии в поле: реквизицией транспорта, поставкой, хранением и распределением продовольствия и фуража, содержанием полевых касс и бухгалтерий, перевозкой снаряжения и припасов на телегах по суше и на кораблях, массовым производством стрел и тетив для луков, строительством сборных мостов и осадной артиллерии.

"В годы моей юности, — писал поэт Петрарка (он родился в 1304 году), — англичане считались самой робкой и бездарной из всех рас; но сегодня они — лучшие воины; они уничтожили репутацию французов чередой поразительных побед, и люди, которые когда-то были ниже даже жалких шотландцев, сокрушили королевство Франция огнем и сталью". Хронист Жан Лебель, хотя он был гораздо лучше информирован, чем этот итальянец-эмигрант, и участвовал в походе с английской армии против шотландцев в 1327 году, был поражен не меньше. Англичане не считались годными к войне в 1320-х годах, но к 1350-м годам стали самыми знаменитыми солдатами в Европе. Восприятие отставало от реальности. Еще до великих побед 1340-х и 1350-х годов Ричард де Бери, епископ Даремский, истый англичанин, пришел к выводу, что дни воинской славы Франции прошли[88].

Глава III.

Гасконь

Полоса прибрежной территории шириной не более 50 миль, протянувшаяся от устья реки Шаранта на севере до Пиренеев на юге, была всем, что осталось в 1328 году от великой континентальной Анжуйской державы. Гасконь никогда не была самой высоко ценимой частью великолепного приданого, которое Элеонора Аквитанская принесла Генриху Анжуйскому при их бракосочетании в 1152 году. Пуату было сердцем герцогства Элеоноры, Пуатье — его столицей, а Ла-Рошель — крупным портом. Природные ресурсы Гаскони казались бедными по сравнению с этим. Между двумя крупными приморскими городами Бордо и Байонной простирались унылые болота Ланды, изредка попадались занесенные песком пастбища, скудное население пыталось прокормиться, выращивая просо и разводя свиней. Между этой мрачной пустошью и холмами на востоке лежала плоская, густо заросшая лесом территория, возделанная неравномерными участками, отвоеванными у леса в широких речных долинах, прорезанная несколькими дорогами ужасного качества и постройками бастид[89] и больших монастырей.

Главным источником процветания герцогства и связующим звеном, соединявшим его с Англией на протяжении 350 лет, было вино. До XIII века вино из Бордо было лишь еще одним местным вином. Любимым вином английских королей в XII веке было вино из Пуату, которое доставлялось из Ла-Рошели. В этом они разделяли вкусы своих подданных, так как когда в 1199 году король Иоанн Безземельный попытался ввести максимальные цены на все французские вина, продаваемые в Англии, Пуату занимало почетное первое место, а Бордо не упоминалось вовсе. Поэтому захват французами Пуату и падение Ла-Рошели в 1224 году стало событием особой важности в жизни региона. Это лишило основную страну-импортера вина в Европе основного источника поставок и пошло на пользу Бордо. К началу XIV века из портов Жиронды ежегодно вывозилось более 80.000 тонн вина. По меньшей мере четверть этого объема выгружалась в Англии, что дало повод для жалоб в Парламенте на то, что страна тратит золото, чтобы заплатить за него, и что в нее проникают гасконские купцы и ростовщики. Виноградники Гаскони непрерывно расширялись, чтобы удовлетворить спрос, заполняя местность к югу от Бордо, распространяясь в Антр-Де-Мер (междуречье Гаронны и Дордони) и простираясь по долинам рек во внутренние районы страны[90].

Аквитания была герцогством, жители которого осознавали отличия, отделявшие их от других французов. Но они не были чрезмерно преданы старым привязанностям. Они были непостоянными людьми, считал Фруассар; Эдуард I называл их "очень капризным и ненадежным народом", чьи обещания всегда необходимо фиксировать в письменном виде[91]. Объединяющим фактором и источником английской силы в герцогстве на протяжении трех столетий были города Бордо и Байонна, которые стояли в устьях двух великих речных систем юго-западной Франции и, хотя были буйными и независимыми, оставались в основе своей верными английской короне до конца средних веков. Особенно это касалось Бордо, где располагалась администрация герцогства. Город принял эстафету от Пуатье, украсив себя (как это сделал Пуатье двумя столетиями ранее) величественной архитектурой настоящей столицы. Дворяне провинции возводили здесь свои резиденции, как это делали другие знатные люди в Лондоне и Париже. Обладая чередой хартий с привилегиями, Бордо взимал налоги, заключал договоры и выпускал напыщенные заявления, скрепленные собственной печатью. Его богатство притягивало непрерывный поток иммигрантов на протяжении почти всей второй половины XIII века, вытесняя многолюдное население в более чем дюжину пригородных приходов. Новая линия крепостных стен, построенная в начале XIV века, ограждала в три раза большую территорию, чем старые, которым едва исполнилось сто лет[92].

Своим политическим и экономическим значением Бордо был обязан прежде всего своему несравненному положению в низовьях пяти речных долин. Торговля внутренних городов зависела от рек, впадавших в Жиронду. Бордо держал их под жесткой и очень бдительной опекой. Ни один производитель не мог продавать свое вино, пока жители Бордо не продадут свое. Виноградарям и купцам, привозившим вино из городов, расположенных выше по течению реки, было трудно продавать его иначе, чем через бордоских торговцев. У правительства герцогства были свои причины попустительствовать этой системе. Пошлины, которые они взимали с перевозок по Жиронде, были мощным политическим оружием, а также выгодным источником дохода. Лояльным внутренним городам и привилегированным общинам в соседних частях владений французского короля предлагались скидки — привилегии, правда, менее выгодные, чем у самого Бордо, но достаточные, чтобы дать им преимущество перед своими соседями. Сен-Макер, Ла-Реоль и Ажен на Гаронне, Муассак на Тарне и Каор на Ло были рыночными городами плодородных винодельческих регионов, которые отправляли свои товары в Бордо на лучших условиях, которые они могли получить. Вина Дордони, которые шли в обход самого Бордо, скапливались и облагались пошлиной у моря на заставе Кастильона. Даже крошечная деревушка Кастельсагра, расположенная на едва судоходном притоке Гаронны более чем в ста милях от Бордо, не осмеливалась сажать виноградники на пустующих участках в своих окрестностях без ходатайства Эдуарда I о скидке в бордоской таможне[93].

После потери Нормандии в начале XIII века английские короли редко посещали свои континентальные владения. Эдуард I побывал в Аквитании дважды. Он провел там два года в самом начале своего правления и три года между 1286 и 1289 годами, весьма продуктивно использовав время, в течение которого он наложил свой отпечаток на провинцию в той деловой манере, которая