Со своей стороны, я мечтал, чтобы зима продлилась достаточно долго. И чтобы по окончании ее Святослав, князь русов, возобновил свою безумную войну против Великого Города. При таком раскладе путешествие на юг станет слишком опасным. Я от души надеялся, что Ламбиссон — а вместе с ним и мои побратимы, Коротышка Элдгрим и Обжора Торстейн — окажутся запертыми в Конунгарде, который русы на свой лад называют Киевом.

Тем не менее я знал, что проклятие Одина в виде горы серебра никогда меня не покинет. Это все равно что угодить в заросли терновника: чем больше вырываешься, тем глубже увязаешь в колючем плену. Сколько ни тяни, а рано или поздно мне придется отправиться к гробнице Аттилы. Подобные мысли посещали меня каждый день, и всякий раз я чувствовал себя так, будто кость в горле застряла.

Но все это беды будущего. А сейчас требовалось подумать, как вернуть Тордис, Коротышку Элдгрима и Обжору Торстейна.

В Альдейгьюборге мы задержались ненадолго — ровно настолько, чтобы выяснить: если Ламбиссон когда-то и был здесь, то давно уже уехал. Перед отъездом мы посетили Обетный Камень, который Эйнар Черный установил шесть лет назад в память о погибших побратимах.

Прошло совсем немного времени, а нас осталась всего какая-то горстка: Хаук, Гизур, Финн, Квасир, Хленни Бримили, Рыжий Ньяль, Рунольв Заячья Губа и я. Торкель стоял вместе с нами — хоть он и не был в том походе, но хорошо знал Колченога, Скапти Полутролля и других из тех, кому посвящен этот камень. Вообще-то в живых остались еще двое — напрочь спятивший Коротышка Элдгрим и хромой Торстейн Обжора, который о нем заботился. И от их имени мы тоже поминали погибших побратимов.

— Смотрите, кто-то приходил сюда, — сказал Квасир, кивнув на увядший дубовый венок, свисавший с вершины камня.

Действительно, приходил, причем не так уж давно… Минувшие годы и непогода стерли краску с каменной поверхности, однако сами-то руны остались, а значит, сохранилась и история с записанными в ней именами наших товарищей. Мы, как и полагается, вознесли молитвы богам, оставили свои скромные подношения и покинули Обетный Камень.

Финн предположил, что венок могла оставить жена Колченога, которая, по нашим сведениям, проживала с сыном и дочерью в Альдейгьюборге. Однако дома мы ее не застали. Соседи сообщили нам, что Ольга давно уже уехала куда-то на юг. Я вспомнил, что жена Колченога была славянкой, то есть дети их получились наполовину русами, наполовину северянами.

Эх, Колченог, Колченог… Всего-то и осталось от тебя, что пара затерявшихся детей да этот камень с полустертыми рунами.

«Сохатый» остался в Альдейгьюборге вместе со всей командой, за исключением меня, Финна и Квасира с Торгунной — мы отправились в Новгород. С собой нам пришлось взять и Воронью Кость, ибо я, откровенно говоря, побоялся оставлять его рядом с кораблем Клеркона. Хоть мы и постарались пришвартоваться как можно дальше от «Крыльев дракона», но я видел, какими глазами посматривал мальчишка в сторону чужого драккара. Я ни в коем случае не хотел затевать ссору с Клерконовыми людьми. Да и они, казалось, понимали, что произойдет, коли мы начнем убивать друг друга в пределах Святославовой державы. Так что, после некоторых колебаний, я решил увезти мальчишку от греха подальше. Гизуру и без него забот хватит.

Мне не хотелось расставаться с «Сохатым», и вначале я даже думал добираться своим ходом до самого Новгорода. Однако потом, когда мы уже плыли на струге, я от души порадовался, что отказался от первоначального намерения. Волхов показался мне еще более опасным и бурливым, чем в тот раз, когда мы проходили его вместе с Эйнаром. По обоим берегам тянулись сплошные сосновые и еловые леса. Лишь кое-где попадались расчищенные участки, на которых работали бородатые русы. Несмотря на позднюю осень, они боронили землю при помощи странных трезубых приспособлений.

Места эти мне не нравились, казались болотистыми и негостеприимными. То ли дело дальше на юг, где начинаются благодатные степи с черной землей. Славяне их так и называют — чернозем. Почва там настолько плодородная, что ее достаточно единожды вспахать и затем можно на протяжении нескольких лет использовать без дополнительной обработки. Говорят, там снимают отличные урожаи пшеницы.

Да и осенний Альдейгьюборг меня совсем не порадовал. Теперь, когда вся листва облетела и деревья тянули в небо свои черные когтистые руки, город показался унылым и неуютным. И, похоже, не мне одному.

— Да, незавидное тут у них местечко, — вынес приговор Рыжий Ньяль. — А для чего они кипятят воду в этих огромных котлах?

— Соль выпаривают, — пробурчал Квасир. — В здешних источниках вода соленая, как в море.

— Хитро придумано, — одобрил Оспак. — Я слышал, купцы на кораблях тоже кипятят морскую воду.

Он впервые оказался в землях Гардарики, и все здесь было ему интересно.

— Точно, — подтвердил Финн. — Так что, здесь, на «Сохатом», мы богаче самого Квасира Плевка, поскольку…

Квасир никак не реагировал на смешки окружающих; он невозмутимо дырявил золотые динары, мастеря обещанное ожерелье для жены. Что касается Торгунны, то она продолжала колдовать над головой Олава, на которой уже начали отрастать нормальные волосы. Я давно уже понял, что, независимо от того, кем мальчишка являлся на самом деле, держать его за раба не получится. А потому, как только мы поднялись на борт струга, я подошел к нему и сказал:

— Уж не знаю, конунгов ты сын или нет… но отныне можешь считать себя свободным.

После чего протянул мальчишке руку. Тот озадаченно заморгал своими удивительными глазами, затем взглянул на сияющую Торгунну и все понял. Широко улыбнувшись, он сжал мое запястье своими худенькими полудетскими руками.

Позже — когда наша лодка, подгоняемая баграми сплавщиков-кривичей, уже плавно скользила меж зеленых берегов — ко мне подошел Квасир и рассказал, что им с Торгунной удалось выяснить у маленького Олава.

— Мальчишка говорит, будто раньше жил со своей матерью, дедом и приемным отцом, которого он называет Старым Торольвом. По его словам, какие-то люди охотились за ним. Он это знает, потому что мать всегда предостерегала его против них. Они вроде бы прятались в том самом месте, названия которого он не помнит. Оно и немудрено, ему тогда едва исполнилось три года. Однажды им всем пришлось оттуда бежать и направиться в Новгород, где у него жил дядька или еще какой-то близкий родич. Мать рассказывала про него, но мальчишка имени не запомнил. Они почти уже добрались до этого дядьки, но тут удача им изменила.

И пока я обдумывал услышанное — то так, то эдак обкатывая в голове рассказ Квасира, — тот внимательно смотрел на меня своим единственным глазом, тускло светившимся в сгущавшихся сумерках.

— А как он попал к Клеркону? Тот что, захватил его или купил у кого-то еще?

— Захватил, — хмуро ответил Квасир. — Сначала он убил его приемного отца. Мальчишка говорит, что Торольв был слишком старым, и Клеркон попросту столкнул его за борт драккара.

— А что с матерью?