— Какие вещи? — спросил Гарсия.

Моника нервно потянула выбившуюся прядку волос и заправила ее за ухо. Хотя вопрос ей задал Гарсия, она, прежде чем ответить, посмотрела на Хантера.

— Боль.

— Ты можешь чувствовать боль? — с сомнением спросил Гарсия.

— Я могу чувствовать боль другого человека, — объяснила она.

Гарсия поерзал на стуле. Каждый раз, как громкое дело попадало в сводки новостей, в полицию приходили или звонили десятки людей, утверждавших, что могут помочь расследованию, потому что видели вещий сон или видение. Он знал, что это только вопрос времени, когда нечто подобное появится и в этом деле, но не ждал, что это случится так быстро.

Пока Гарсия вел допрос, Хантер решил только слушать и наблюдать. Он отмечал реакции девушки, анализировал выражение ее глаз и движения в сочетании с интонациями подрагивающего голоса. Опыт подсказывал ему, что, когда приходит человек с улицы и утверждает, что у него было видение, которое способно помочь полиции, его обычно можно отнести к одной из пяти категорий — одинокая личность, жаждущая внимания; наркоман, у которого начались галлюцинации; некто с мозговыми проблемами, скорее всего шизофреник; шарлатан, который хочет денег и/или известности; либо те, кто сами имеют отношение к преступлению. Но пока в Монике ничего подобного не проявлялось.

Гарсия снова глянул на Хантера, втайне надеясь увидеть какую-то его реакцию. Когда таковой не последовало, он посмотрел на часы, после чего наклонился вперед и положил локти на стол.

— Я тебе скажу, что мы сделаем, Моника, — спокойно сказал он. — Я надеюсь, ты понимаешь, что в данный момент мы испытываем большое напряжение и нам катастрофически не хватает времени. Но я попрошу офицера записать все, что, как тебе кажется, ты видела, и мы свяжемся с тобой, если у нас возникнут вопросы…

— Я не пытаюсь впустую тратить ваше время, детектив, — твердо сказала она, поняв нежелание Гарсии верить ей.

— И мы это ценим, — тем же тоном сказал он, но сбить Монику с толку ему не удалось.

— Верите вы мне или нет, детектив, но это случилось. К сожалению, случилось со мной. Я видела страдания других людей. Я чувствовала их боль, видела слезы и понимала, что заставляет их страдать. Это не дар; это проклятие, из-за которого я каждый вечер боюсь закрывать глаза. Мне не хочется быть здесь. Я никогда не делала этого раньше, но сейчас я думаю, что в самом деле могу помочь.

Моника снова посмотрела на Хантера. В ее глазах что-то мелькнуло.

— Хелен… — прошептала она. — Это не было вашей ошибкой.

Хантер вскинул брови.

— Простите?

— Вы просто хотели прекратить плач. Вы просто хотели устранить боль. Вы сделали то, что считали правильным. То, что она просила сделать. Вы избавили ее от боли. — Она покачала головой. — Это не было вашей ошибкой.

Хантер оцепенел. Его взгляд был прикован к сидящей перед ним брюнетке. Во рту у него пересохло, и желудок свело болью, когда давние образы всплыли у него в памяти.

Гарсия увидел, как изменился Хантер, но, прежде чем он успел что-то сказать, дверь в допросную распахнулась и на пороге появилась капитан Блейк.

— Вам, ребята, лучше сворачиваться, — сказала она, не обращая внимания на Монику. — Похоже, что у нас еще один.

Хантер поднял на нее глаза:

— Наш?

Капитан Блейк кивнула:

— В Малибу.

Гарсия пулей сорвался со стула.

— Спасибо, что пришли, — сказал он, выскакивая из комнаты.

Хантер повернулся к Монике:

— Я пришлю полицейского, который запишет все подробности.

— Детектив, — позвала она, когда Хантер направился к двери. — Она знала об огне. Она знала, что пугало ее.

Хантер молча сидел у окна машины, пока Гарсия гнал по голливудской магистрали. На Лос-Анджелес уже спустилась ночь, и вместе с ней пришел дождь. Не типичный для Калифорнии густой плотный поток, а ровная занудная английская морось. Небо было затянуто серыми облаками. Такая сырая погода могла держаться часами.

Указательным пальцем Хантер мягко массировал лоб между бровями; его внимание было приковано к дождевым каплям на стекле. Мысли сплелись в тугой клубок, и он мучительно старался разобраться в них. За какие-то полчаса вся конструкция дела изменилась. Теперь все, что они знали о снах священника, идея, что убийца проводил какой-то ритуал, — все получило сокрушительный удар. Хантер был уверен: то, что несколько дней назад произошло в церкви Семи Святых, не было ритуалом. Киллер просто действовал в соответствии с описанием ночных кошмаров отца Фабиана — но зачем?

Внимание Гарсии было приковано к дороге, но он заметил, как еще в допросной изменилось настроение его партнера. Что-то в словах девочки действительно поразило Хантера.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — осторожно обратился он к Гарсии.

— Валяй, — ответил Хантер, не отрываясь от окна.

— Кто такая Хелен?

— Прости?

— Моника, та… — Гарсия замялся в поисках нужного слова, — та девушка-экстрасенс, с которой мы только что говорили. Она что-то сказала — о Хелен и о том, что это не было твоей ошибкой. Кто такая Хелен?

Хантер закрыл глаза.

Гарсия понимал, что лучше не настаивать на ответе. Он не стал нарушать молчания.

— Моя мать, — наконец ответил Хантер, снова уделяя внимание окну. — Хелен была моей матерью.

Ему было всего семь лет, когда это случилось, но воспоминания, всплывшие сейчас в памяти, были по-прежнему свежи.

Он сидел в одиночестве в своей комнате, глядя на плотные струи дождя за окном. Он любил дождь, особенно такой. Его гула почти хватало, чтобы заглушать крики и стоны боли, которые доносились из соседней комнаты, — почти хватало. Он спросил отца, почему доктор не сделает что-нибудь. Почему ее не отвезут в больницу, где ей станет лучше.

«Больше ничего сделать невозможно», — сказал отец со слезами на глазах. Он опустил две таблетки в стакан с водой и спрятал пузырек с лекарством глубоко в шкафчике под потолком их маленькой кухни.

— А мы не можем дать ей побольше таблеток, пап? Они помогут ей справляться с болью. Она не кричит так, когда берет их.

— Нет, Роберт, — нервно ответил отец. — Слишком много не принесет ей пользы.

Он должен был заботиться о ней, когда отца не было дома, и, кроме того, отец работал по ночам.

По ночам всегда было хуже всего. Ее крики звучали громче, стоны были полны глубокой боли. Его всегда колотило от них. Не так, как от холода, но от сильной дрожи, которая шла откуда-то изнутри. Ее болезнь доставляла ей непрестанную боль, и он хотел как-нибудь помочь ей.