– Добрый вечер, месье, – сказал незнакомец и прикрыл за собою дверь.

– Добрый, – сказали мы с Полушкиным одновременно и в этот момент подобрали отпавшие челюсти – незнакомец снял шляпу.

– А я вас ищу, ищу, месье Иван Иванович, а вы все убегаете от меня и убегаете. Наобещали мне любви, а сами?

– Я ничего не обещал, – стал выкручиваться Полушкин.

– Как же, а кто сказал, что я достойна стихов? А? Станете отрицать? Так я сейчас вам их сама прочту.

Она была красива. Лицо ее, даже когда на нем выражалось досадливое недоумение, казалось необыкновенно интересным и привлекательным. Еще бы, она была в расцвете молодости, и очертания ее стройного стана отличались на редкость уместной округлостью, свидетельствуя о зрелости, равно как и о гибкости, и свои двадцать два года она несла легко и непринужденно. И дело не в специальных гимнастических упражненьях – сама природа наградила ее всем этим. Жульет поставила ногу на табурет и вынула из сапога своей тонкой в запястье рукой сложенный квадратиком и перевязанный красной лентой листок бумаги, и свет от горящих свечей в этот момент осветил ее лицо. У нее был, по выражению поэтов, несколько утомленный цвет лица, крупный рот с полными губами, сверкающие жемчугом ровные зубы, милые ямочки на щеках, чуть вздернутый нос, и, когда она улыбалась – а улыбалась она редко, – ямочки начинали играть, создавая кукольную внешность. Опаснейшее оружие для одиноких мужчин, вкупе с прелестными, искрящимися умом глазами – светло-изумрудными, сияющими то быстрым, то медлительно-нежным взором. Стянутые на затылке и связанные бантом густые белокурые волосы, искусно спрятанные за воротник, контрастировали с черным шейным платком, скрывающим какую-то тайну. На приеме у градоначальника ее изящную шею также покрывал шарф. Впрочем, иных контрастов и не было, как и примет в одежде: все черное.

– Tout sera clair, au moins[25]! Ах, все забываю, месье Полушкин, французский – не сильная ваша черта. Прочтите, прежде чем задавать вопросы.

Исходя из короткого письма – перед нами находился властный представитель, принявший упавшее в связи с реформой знамя Тайной экспедиции, – заверенного печатью соответствующего комитета и подписью. Для несведущего человека – весьма грозная бумага, заставляющая «падать ниц и отбивать поклоны», а если присмотреться, к сожалению для целого департамента, легко подделываемая. Я мог бы даже допустить, что нам предъявляли подлинник, но те обстоятельства, при которых все это происходило, говорили об обратном.

– Вы уже совершили одну ошибку, – продолжала свой монолог дама, – месье, страшную ошибку. И если сегодня в этом кто-то еще может сомневаться, то уже завтра никаких сомнений не останется. Так что без глупостей. Штуцер и лекало с вами?

– В ландо, – ответил поручик.

– Я так и предполагала. Вы, Иван Иванович, пока посидите, а мы с вашим другом немного прогуляемся, до ландо.

– Позвольте одеться, – попросил я.

Жульет недобро усмехнулась и вышла из комнаты, кивнув: мол, валяйте. В коридоре кто-то держал свечу, и это не ускользнуло от моего внимания.

– Иван Иваныч, – прошептал я Полушкину на ухо, застегивая редингот, – нас сейчас станут убивать. Письмо – подложное. У меня в саквояже револьвер, вы видели, как я из него стрелял. Просто взведите курок и жмите на спусковой крючок, пистолет самовзводный, никаких подсыпаний пороха. Шесть выстрелов подряд.

– А как же вы? – так же тихо прошептал поручик.

– У меня есть чем удивить. Если что, прорывайтесь к ландо, там арсенал.

Вскоре мы вышли на крыльцо гостевого дома. Как я и предполагал, Жульет была не одна. За дверью стояли два мордоворота, а третий, несомненно, самый опасный, с синяком под глазом и с палкой с набалдашником, страховал каждый наш шаг. Но и это оказалось не все. У конюшни, возле амбара, на углах дома: везде стояли люди. С десяток в общей сложности – и это только те, которые показались на глаза. Вполне возможно, это было сделано намеренно, так сказать, показать силу во избежание излишних идей, но мне от этого стало не легче. Все они были вооружены: кто пистолем, кто тесаком, а кто и вовсе кистенем или дубинкой.

В каретном амбаре горел масляный светильник, и колыхавшийся на сквозняке огонек на кончике фитиля освещал весьма скверно, но этого света оказалось достаточно, дабы разглядеть всю сложившуюся картину. Чемоданы были вскрыты и разбросаны, а возле них, на соломе, валялся связанный и избитый Тимофей.

– Ваш кучер, – с толикой восхищения и я бы даже сказал с лестным и нескрываемым интересом, произнесла мадам, – известная скотина! Даже Жак не смог с ним совладать.

– Ты как там, Тимофей? – спросил я.

– Жив, вашблагородие. Ретировались бы вы отсель.

Тот, что с палкой, собрался было пнуть Тимофея, но остановился, повинуясь невидимому мне жесту от Жульет.

– Доставайте штуцер! – требовательно произнесла она.

– Да, да, сию минуту, – произнес я и добавил для Тимофея: – Хреново ты залег там, гренадер, скатись к колесу.

Я нажал на клавишу замка, и закрепленный позади ландо контейнер в виде вытянутого шестигранника распахнулся. В этом водонепроницаемом отделении, вместе с запасом пороха и пуль в кожаных чехлах лежали два кавалерийских штуцера. Одной рукой я протянул кофр в сторону мадам, а второй утопил полку вниз, и как только та опустилась под край, открылось второе отделение.

– Bien! Voyons[26]. - сказала Жульет, протягивая руку.

Мордоворот с палкой и я стали действовать практически одновременно. Он ткнул мне набалдашником в лицо, а я с револьвером в руке уже падал на землю. И то, что в какой-то момент Жульет оказалась между нами, дало мне шанс избежать удара.

Первая пуля угодила, к сожалению, в Жака. Не иначе как звериным чутьем он догадался, что что-то произойдет опасное, и фактически прикрыл Жульет своим телом. Насколько эта милая дама оценила поступок своего слуги, можно было судить по следующим действиям. С криком: «Убить всех!» она просто толкнула его на меня и бросилась с кофром к дверям ангара. А дальше все завертелось. Из темноты на свет влетели несколько человек с дубинками и, не опасаясь повторного выстрела, бросились на меня. В типичной ситуации начала девятнадцатого столетия все их маневры выглядели вполне оправдано, кабы не одно обстоятельство. И именно им я пользовался, совершенно не стесняясь. Бессмысленно сравнивать вооружение из-за разницы поколений, но в эту ночь я стал свидетелем того, как вылетает кремень из пистолета, и растерявшийся стрелок вынужден ретироваться. А как целился, как целился! Словно на дуэли: руку к груди приложил. Я два раза успел переместиться, пока менял барабан, а он все дулом водил. Слава богу, что нам попались не профессиональные военные, воспитанные на четком исполнении приказа. Вскоре во дворе раздались хорошо мне знакомые выстрелы из револьвера. Иван Иванович стрелял с промежутками, не так как я – по две пули в мишень, но от этой манеры стрельбы результативность не страдала. Судя по воплям и визгам, Полушкин явно попал несколько раз.