Петр рассмеялся. Его голос был все еще слаб, но в нем слышались оттенки отчаяния, смешанного с безрассудством.

— Все колдуны хотят получать деньги, и это единственное, в чем они действительно преуспели.

— Но только не этот.

— Этот старик очень способный лекарь, умело использующий травы. Его лекарства очень хорошо помогают. Мы заплатим ему серебром, у меня еще кое-что осталось, мы заплатим за жилье, еду и, может быть, даже за нашу дорогу, если мы сможем убедить этого старого козла уступить нам лодку…

— Он не перевозчик. Я даже не думаю, что здесь в ближайшее обозримое время вообще был какой-нибудь перевоз, во всяком случае с тех самых пор, когда закрылась дорога на Восток. И он не захочет взять деньги, Петр. Он не заинтересован в этом.

— Хорошо. Что же тогда он хочет?

Это был тот самый вопрос, ответа на который у Саши до сих пор не было, и он просто пожал плечами.

— Я думаю, что возможно ему нравится, как я готовлю обед, а, может быть, ему просто-напросто нужна хоть какая-то компания на несколько дней… — Конечно, все это звучало как полнейшая чепуха. — А может быть, я помогу ему что-то сделать по хозяйству. Я обещал, что сделаю это. Тебе нужен отдых, а я буду скрести его полы, таскать воду, и это пока все, что он просил меня сделать.

— Этот старый козел заставил тебя работать все утро, по крайней мере с тех самых пор, как я проснулся. — Петр слегка побледнел от попыток самостоятельно стоять и теперь наклонился, чтобы ухватиться за перила крыльца. — Мне кажется, что ты нашел себе нового дядю Федора, который слишком озабочен тем, чтобы сделать тебе несложное одолжение и иметь все время чисто вымытые полы. Я уже понаблюдал за этим старичком! Я ему просто не верю.

Но при этом в глазах Петра был заметен и очевидный страх. Саше хотелось бы знать, как много из событий прошлой ночи может тот припомнить, или, возможно, в его голове все еще звучит та самая странная ночная песня?

— Колдуны есть, — сказал Саша. — И этот старик как раз один из них. У меня нет на это счет никаких сомнений, и мне кажется, что очень небезопасно обманывать его. Нельзя даже представить себе, что он может сделать.

— Это чертовски верно, что нельзя даже представить, что он сделает! Он может подсыпать зелья в наш чай, а потом приготовить из нас ветчину, вот что он может сделать! Послушай меня! — Петр еще крепче ухватился за перила. — Мне очень не нравится его взгляд, и мне не нравится иметь дело с сумасшедшими. Я не хочу есть и пить с сумасшедшим, который готовит чай, хотя во всех подобных случаях, которые мы знаем, врачи предписывают обычный суп. И ты не можешь себе представить, что нечто подобное может происходить в мире. Ради Бога, парень… не верь этому человеку и, пожалуйста, не считай себя обязанным ему за что-либо.

— Да, но я обещал ему…

— Но послушай, ведь я тоже мог бы помочь человеку на скорую руку, если бы он истекал кровью у меня на полу, а ведь меня едва ли можно назвать порядочным человеком! А что, в конце концов, ему стоила эта помощь? Уверяю тебя, что не больше той работы, которую ты для него уже сделал, а поскольку ты закончил ее, то мы можем уходить.

— Но он колдун! — не сдавался Саша. — Петр, пойми, ведь ты уже умирал, а он вернул тебя почти с того света…

— Вздор! Я всего-навсего лишь устал и замерз. Мне была нужна постель и еда…

— Ты ничего не помнишь! Я видел все, что он делал! Посмотри на себя. Ты весь в поту и белый, словно призрак, и ты не сможешь никуда идти, во всяком случае в ближайшие дни.

— Все, что ты видел, было лишь очень хорошее представление, парень. Я никогда не умирал, и, разумеется, я не умирал и сегодняшним утром. Поэтому у меня нет планов оставаться здесь после того, как я почувствую себя в норме.

Он все-таки продолжал говорить об этом, а сам едва ли мог стоять без посторонней помощи.

— И не думай об этом, — сказал Саша. Это прозвучало почти как приказ, но поскольку перед ним был не вполне здравомыслящий человек, по крайней мере таким Петр казался в это утро, то Саша попытался слегка смягчить свое замечание. — Пожалуйста, Петр Ильич. Пожалуйста, наберись терпенья и делай то, что он просит, хотя бы несколько дней, и пожалуйста, прошу тебя, не сбегай и не оставляй здесь меня одного…

Петр неожиданно начал дрожать, у него даже постукивали зубы. Воздух был все еще слишком прохладен для него, а рубашка, которой пытался прикрыться, ничем не отличалась от рваного лоскута.

— Я не оставлю тебя здесь, — сказал он. — Будь я проклят, если я сделаю это. Но только не обещай ничего этому старому козлу, и не позволяй ему запугивать тебя. Если же он будет угрожать, то скажи об этом мне.

— Но я уже обещал ему, — сказал Саша. Он тут же добавил, как бывало, что-то еще, чтобы предотвратить возражения, и отвел Петра в дом, где влил в него очередную чашку горячего чая.

Были вещи, которые Петр обычно понимал, и были другие, которые он понимать отказывался, не говоря уже о том, чтобы просто в них поверить, во всяком случае до тех пор, пока уже не становилось поздно.

Возможно, что это было просто глупо, частенько думал Саша, а возможно, что и нет. И если Петр когда-то бывал чем-то чрезмерно напуган, то сейчас его страх полностью относился к этому месту и к этому человеку.

Доводы Петра звучали достаточно убедительно, кроме одного момента: попытки уйти из этого дома вдоль берега реки. Саша очень сомневался, что Ууламетс позволит им сделать это прямо сейчас или хотя бы в ближайшее время.

Теперь вопрос состоял именно в том, когда он разрешит это, если разрешит вообще.

Сначала Ууламетс заставил его привести в порядок шкафы и вытереть пыль, а после этого Саша должен был заняться приготовлением обеда. Пока он смахивал пыль с многочисленных горшочков, часть из которых была запечатана глиной, он обнаружил на этих глиняных пробках нанесенные острым предметом царапины, на счет которых он подумал, что это могли быть либо таинственные знаки, либо, скорее всего, такие же пометки, какие делала тетка Иленка, не умевшая ни читать, ни писать. В этом случае знаки должны были просто означать, что здесь находились грибы, там — мох или лишайник, а в следующем — горькая полынь. Кроме горшочков, в шкафу были и другие предметы, названия которых он просто не знал.

Что же касается Ууламетса, то он почти все свободное время провел за чтением книги, делая иногда какие-то записи. Он начал читать ее еще при дневном свете, но продолжал читать и в сумерках, при свече. Перерыв в этом занятии он использовал для того, чтобы сходить на реку, откуда вернулся с двумя вполне приличными рыбами, которых отдал Саше, чтобы тот почистил их. Петр же предложил свою помощь, чтобы почистить репу, пока Саша возился с рыбой в конце двора.

Внезапный шум и потрескивание крыльев заставили мальчика отвлечься от рыбы, и он с тревогой взглянул вверх. Там он увидел, как недалеко от него, прямо на землю сел ворон и с достоинством направился к рыбным потрохам. Это была первая птица, первое живое существо, которое он увидел во всей округе, за исключением рыбы, предназначавшейся на обед. Птица, тем временем, поглядывала на него единственным поблескивающим черным глазом: второго у нее просто не было. Он был рад скормить ей все отбросы после чистки, только бы она оставила рыбу в покое.