Да, и было еще кое-что. Она сказала, что он был честным, порядочным человеком, но не дай бог, если ты сам не таков. Был ли Дин Уитмор порядочным человеком? Нет, не был. А Кенни Янко? Уж точно нет. Так что, может быть, мистер Харриган разделался с ними с большим удовольствием. Может быть, ему даже понравилось.

– Если с ними разделался именно он, – прошептал я.

Да, именно он. В глубине души я это знал. Как знал и то, что означает его сообщение: Крейг, стоп.

Потому что я вредил ему или вредил самому себе?

Я решил, что по сути это не важно.

На следующий день пошел дождь, уже по-осеннему холодный ливень, означавший, что через пару недель листья на деревьях начнут желтеть и лето скоро закончится. Дождь пошел очень вовремя, потому что все отдыхающие – те, кто еще не разъехался, – сидели по своим съемным домам и гостиничным номерам и на озере Касл не было ни души. Я поставил машину на стоянке у северной оконечности озера и пошел на Утесы, как их называли все местные мальчишки, – высокие скалы у самой воды, на которых мы часто стояли в плавках, подначивая друг друга нырнуть. Кто-то даже нырял.

Я подошел к самому краю обрыва, где ковер из сосновых иголок уступал место голым камням, каковые суть истинное основание Новой Англии. Я вынул из правого кармана брюк мой первый айфон и на секунду стиснул его в руке, вспоминая, как обрадовался в то рождественское утро, когда развернул свой подарок и увидел коробку с эмблемой «Эппл». Наверное, я закричал от радости? Я уже и не помнил, но скорее всего да.

Батарея все еще держала заряд, хотя он упал до пятидесяти процентов. Я позвонил мистеру Харригану, точно зная, что на Ильмовом кладбище, в темноте под землей, в кармане дорогого костюма, который теперь уже наверняка весь покрылся плесенью, сейчас запоет Тэмми Уайнетт. Я еще раз послушал скрипучий старческий голос, сообщавший, что мистер Харриган перезвонит позже, если сочтет нужным.

Я дождался сигнала и сказал:

– Спасибо за все, мистер Харриган. До свидания.

Я завершил звонок, размахнулся и со всей силы швырнул телефон в озеро Касл. Я видел, как он описал дугу в воздухе на фоне серого неба. Я слышал плеск, когда он упал в воду.

Я запустил руку в левый карман и достал свой теперешний телефон, айфон модели 5С в ярком цветном корпусе. Я собирался зашвырнуть в озеро и его. Я рассудил, что вполне обойдусь городским телефоном, и это значительно упростит мне жизнь. Никакой больше пустой болтовни, никаких идиотских текстовых сообщений из серии Что поделываешь?, никаких тупых смайликов. Если после универа я устроюсь работать в газету и мне нужен будет мобильный для связи, я возьму аппарат в прокате и сдам обратно, когда надобность в нем отпадет.

Я уже замахнулся, но так и застыл с поднятой рукой – застыл надолго, может быть, на минуту. Может быть, даже на две. В итоге я положил телефон в карман. Я не знаю наверняка, у всех ли, кто пользуется смартфонами, есть зависимость от этих высокотехнологичных консервных банок, но у меня такая зависимость есть, и я точно знаю, что она была и у мистера Харригана. Собственно, поэтому я тогда и положил телефон во внутренний карман его пиджака. Мне кажется, что сейчас, в двадцать первом веке, посредством сотовых телефонов мы заключаем брак с окружающим миром. Возможно, это не самый удачный брак.

Хотя, может, и нет. После того, что случилось с Янко и Уитмором, после последнего сообщения от pirateking1 я уже почти ни в чем не уверен. Для начала, в самой реальности. Но я твердо знаю две вещи, и это знание незыблемо, как камни Новой Англии. Я не хочу, чтобы меня кремировали после смерти, и хочу, чтобы меня похоронили с пустыми карманами.

1

Марти Андерсон увидел рекламный щит буквально перед тем, как окончательно вырубился Интернет. Первые перебои со связью начались месяцев восемь назад, и c тех пор Сеть лихорадило постоянно. Все были согласны, что это лишь вопрос времени, и все были согласны, что мы уж как-нибудь справимся и без глобальной Сети – в конце концов, ведь когда-то же мы без нее обходились! К тому же есть и другие проблемы. Например, массовое вымирание рыб и птиц. Или вот Калифорния: исчезает, исчезает и, наверное, скоро исчезнет вовсе.

Марти вышел из школы позднее обычного, потому что сегодня у него было родительское собрание, самое нелюбимое мероприятие учителей старших классов. На сегодняшнем сборище мало кто из родителей проявил интерес к обсуждению успеваемости (или неуспеваемости) своего малыша Джонни или малышки Дженни. Все обсуждали вероятный крах Интернета, уже окончательный крах, который навсегда сотрет их учетные записи в «Фейсбуке» и «Инстаграме». Никто не упомянул «Порнхаб», хотя Марти подозревал, что многие из родителей, присутствовавших на собрании – не только мужчины, но и женщины, – втайне оплакивали грядущую гибель этого сайта.

Обычно Марти возвращался домой по окружной автостраде, раз – и дома, но дорогу закрыли, потому что над Оттер-Криком обрушился мост. Это случилось четыре месяца назад, но никаких признаков ремонта не наблюдалось и по сей день; разве что въезды перегородили бело-оранжевыми деревянными барьерами, которые уже смотрелись обшарпанными и были исписаны всевозможными граффити.

В общем, окружную дорогу закрыли, и теперь Марти, как и всем остальным, кто жил на восточной окраине города, приходилось тащиться через весь центр, чтобы попасть домой на Сидер-Корт. Сегодня благодаря родительскому собранию он вышел с работы не в три, а в пять, в самый час пик. Значит, дорога, которая в старые добрые времена заняла бы минут двадцать, сегодня займет в лучшем случае час. Может быть, даже больше, поскольку многие светофоры тоже благополучно накрылись. Весь город больше стоял, чем ехал, под раздраженное бибиканье, визг тормозов, легкие столкновения бамперами и демонстрации средних пальцев. На пересечении Мэйн-стрит и Маркет-стрит Марти застрял в пробке на десять минут, и у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть рекламный щит на крыше здания Трастового банка Среднего Запада.

Еще вчера там красовалась реклама авиакомпании, «Дельты» или «Юго-западных авиалиний», Марти точно не помнил. Сегодня счастливых улыбчивых стюардесс заменил фотопортрет какого-то круглолицего мужика в очках в черной оправе, под цвет черных, аккуратно уложенных волос. Мужик сидел за столом, держа в руке ручку. Без пиджака, но при галстуке и в ослепительно-белой рубашке. На руке, державшей ручку, виднелся шрам в форме полумесяца, почему-то не заретушированный. Мужчина на снимке, с виду – типичный бухгалтер, радостно улыбался, взирая с крыши высокого здания на дорожную пробку внизу. У него над головой шла надпись большими синими буквами: «ЧАРЛЗ КРАНЦ». Внизу, под столом, красными буквами было написано: «39 ПРЕКРАСНЫХ ЛЕТ! СПАСИБО, ЧАК!»

Марти никогда в жизни не слышал о Чарлзе «Чаке» Кранце, но предположил, что тот был большой шишкой в Трастовом банке Среднего Запада, раз его выход на пенсию отметили именной фотографией на освещенном прожекторами рекламном щите размером как минимум пятнадцать на пятьдесят футов. И фотографию наверняка взяли старую, потому что, если человек проработал на одном месте почти сорок лет, он сейчас должен быть седым.