Это была первая попытка диктатора подчинить систему командования и руководство военной операцией личным амбициям и жажде политического престижа. Конечный результат оказался удовлетворительным благодаря разумному взаимодействию на всех уровнях вермахта, но впечатление поистине ужасающей слабохарактерности человека, стоявшего во главе рейха, от этого не исчезло. Дневник Йодля дает достаточно яркую картину нервозности и неуравновешенности фюрера, но я могу добавить некоторые личные впечатления тех критических дней. Так случилось, что мне пришлось встретиться с Йодлем в рейхсканцелярии, и там находился Гитлер, который сидел сгорбившись в кресле в углу кабинета, не привлекая внимания и глядя прямо перед собой, – картина мрачная. Кажется, он ждал каких-то новостей, которые спасли бы ситуацию, и, чтобы не упустить момент, намеревался услышать их по той же телефонной линии, что и начальник оперативного штаба. Я отвернулся, чтобы не видеть столь недостойное зрелище. Но не смог удержаться от мысленного сравнения с великими полководцами германской истории; они, должно быть, чувствовали, что самой судьбой им было предназначено стать лидерами в силу их характера, самодисциплины и опыта. «Изумление, вызванное невозмутимым спокойствием и самоуверенностью Мольтке на полях сражений в Богемии и Франции» – до сих пор ходячее выражение. Великий историк, написавший эти слова, объяснял вид и поведение Мольтке скорее «полной ясностью ума, нежели старанием показать силу воли»; по его мнению, причина спокойствия Мольтке таилась «в глубине его натуры, в которой высокий уровень интеллекта сочетался с непоколебимыми нравственными устоями».

То, что лежало в глубинах гитлеровского характера, было совсем иным, и это доказала Норвежская кампания, если вообще была такая необходимость что-то доказывать. Определенный хаос в рейхсканцелярии в те дни следует, конечно, записать на счет отсутствия организации в ставке, если только можно назвать ставкой множество разрозненных ее частей.

В разгар кризиса генерал Йодль часто мужественно вступал в дело; но не следует забывать, что именно он сделал все, что было в его силах, чтобы преодолеть любые возражения против решения Гитлера взять командование на себя, и что он оказал решающее влияние на исключение ОКХ из командной цепочки. Поэтому не могло быть сюрпризом, по крайней мере для Йодля, что теперь амбиции Гитлера перешли все границы и он начал вмешиваться даже в тактические детали, а это являлось предупреждением о том, каким станет его руководство в будущем. Что до частностей, то нахождение старших офицеров ОКВ в рейхсканцелярии оказалось еще одним важным фактором; Гитлеру стало проще, выйдя из одного кабинета, зайти в другой и без конца докучать новыми вопросами и новыми требованиями; своим же подчиненным из отдела «Л» Кейтель и Йодль упорно отказывали в доверии. А те, будучи отдалены физически и потому совершенно свободны от давления, связанного с присутствием Гитлера, могли вносить свой вклад, возможно, в большей степени, чем на любом последующем этапе, ужесточая сопротивление, которое оказывал Гитлеру начальник штаба оперативного руководства.

Полученный опыт не привел к изменению ни формы, ни сути структуры полевой ставки, которая вскоре должна была появиться. Что касается организации и осуществления командования на высшем уровне, то Норвежская кампания проходила на грани весьма рискованного предприятия, но в результате ее успешного завершения все были готовы забыть ее недостатки и связанные с ней разногласия и, как вскоре выяснилось, считать такую систему нормой. Самым опасным последствием этой кампании стало изменившееся положение Йодля; с тех пор ему «пришлось» сидеть рядом с Гитлером во время трапезы, и это продолжалось больше двух лет; кроме того, он показал свой характер и тем самым укрепил доверие Верховного главнокомандующего к своим суждениям по военным вопросам; такое положение накладывало на него большую ответственность, а было ли это правильно – вопрос, мягко выражаясь, спорный.

В начале мая пришло «известие о победе в Норвегии»[86], давшее зеленый свет началу наступления на западе. Йодль предлагал «увязать обе операции между собой как во времени, так и с точки зрения задействованных в них сил»[87]. Гитлер, однако, решил, что новую кампанию надо начинать «после нескольких дней затишья», и из этих двух мнений его оказалось более логичным для значительной части сил люфтваффе, которое в первой половине мая еще оставалось в Норвегии.

Дни непосредственно перед началом наступления на западе были не из легких; снова метеорологические сводки, приказы и отмены приказов следовали друг за другом со все возрастающей быстротой. Погоду «делал» штаб главнокомандующего люфтваффе, ведь его авиационные и парашютные дивизии больше зависели от хороших метеоусловий, чем другие части вермахта; поэтому на нем главным образом и лежала ответственность за постоянные отсрочки. Армейский представитель по-прежнему не присутствовал на обсуждениях этой темы в рейхсканцелярии, и мнения армии даже и не спрашивали. Армия «просто» должна была держать два миллиона человек наготове, чтобы выступить через двадцать четыре часа после получения соответствующего уведомления. К 7 мая Гитлер стал «из-за опасности утечки информации очень волноваться по поводу постоянного откладывания операции»; на следующий день он заявил, что все-таки «очень беспокоится» и больше ждать не может. Тем не менее он позволил Герингу еще раз добиться отсрочки, по его словам – «вопреки собственной более здравой оценке, но ни днем больше». Это означало, что фактически Гитлер отдал наконец приказ выступать, не дожидаясь благоприятных погодных условий, из-за которых, собственно, и откладывалось наступление все эти месяцы; начальник штаба ОКВ конечно же, как всегда, послушно поддержал его. Но ему повезло. 9 мая в девять вечера, то есть за полтора часа до назначенного «окончательного срока подтверждения фюрером приказа о наступлении», начальник штаба люфтваффе смог доложить, что «10 мая погодные условия будут хорошие»[88]. Начальник метеослужбы люфтваффе заработал на этом золотые часы.

Ранним утром 10 мая различные группы офицеров, которые в будущем должны были составить германскую полевую верховную ставку, прибыли из разных мест и в разное время в район Ойскирхен, кто поездом, кто самолетом. Поезд фюрера двинулся накануне во второй половине дня с маленькой железнодорожной станции, расположенной по соседству с Берлином, на север; он должен был повернуть на запад только с наступлением темноты. Я с несколькими ведущими сотрудниками отдела «Л» вылетел около полуночи с аэродрома вблизи Шпандау на самолете специальной эскадрильи ОКВ. Остальные офицеры с писарями, машинистками, чертежниками и связистами последовали на специальном поезде нашего отдела. В это же время главнокомандующий сухопутными войсками вместе со своим начальником штаба выехал из Цоссена в охотничий домик, находившийся рядом со штаб-квартирой Гитлера; с ними отправился лишь очень небольшой персонал, состоявший из оперативного отдела и отдела разведки – той его части, которая занималась западными иностранными армиями, оба не в полном составе; остальные отделы ОКХ были размещены в Гессене и Бад-Годесберге.