— Отвлекаешь? Ты имеешь в виду, замечает ли он, как ты очаровательна? — Прохладные пальцы Мэрилин коснулись пылающей щеки Бонни. — Он должен быть слепым, чтобы не видеть этого.

По рукам Бонни пробежали мурашки. Комплимент был приятным и милым, но она не хотела, чтобы в центре внимания была ее внешность.

— Я имею в виду, что, когда Билли занят делом, а я рядом с ним, ему приходится думать, что надо заботиться и обо мне… ну, понимаете, защищать меня, а он в бою или занят чем-то другим. Вот чем я могу его отвлекать.

Мэрилин обхватила руками колени и медленно кивнула:

— Я понимаю, что у тебя на уме. Дай-ка мне немного подумать. — Она помолчала, мурлыкая какую-то мелодию. Наконец, песенка кончилась. Она повернулась к Бонни. — Я думаю, лучшее из всего, что ты можешь сделать, — дать ему самому решить, отвлекаешь ты его или нет. Я думаю, ты можешь доверять его прямодушию. Он так много испытал. Словно каждая победа в кругах добавляла крепости его доспехам, которые защищали его от искушений, что могли встретиться на пути. Ты знаешь, что испытания меняют мужчину. Праведный человек становится сильнее, мудрее, настоящим вождем и, поверишь или нет, более скромным.

Кивком Мэрилин показала на Билли. Он подсвечивал кулоном страницу Fama Regis, внимательно изучая светящиеся буквы. Отраженный свет падал ему на лицо — черты его были окрашены багровым свечением, а взлохмаченные волосы казались рыжеватыми. Бонни улыбнулась. Билли сейчас удивительно походил на своего отца.

— Что бы ты ни делала, Бонни, дай ему возможность быть лидером. Дай ему время стать настоящим мужчиной, всегда поддерживай его своей любовью и верой. Если он отходит, чтобы не потерпеть поражения в битве, он полон нетерпения, хотя у него подкашиваются ноги, но слово одобрения заставит его снова распрямить плечи и ринуться в бой. Ему нужна женщина, чтобы вселять в него мужество и решительность, потому что настоящий мужчина вынимает меч лишь для одной цели — защищать свою жену и детей.

По рукам Бонни снова пробежали мурашки, и сердце зачастило. Мэрилин продолжала, и она впитывала ее слова.

— Глупые визгливые жалобы и сетования будут разъедать кислотой его шрамы и лишать его мужества и энергии. Но нежные руки любящей жены залечат раны и откроют ворота, сквозь которые к нему из горних высей вернется сила.

На губах Мэрилин дрогнула улыбка.

— Я все еще верю, что мой муж вернется. Он найдет путь ко мне. И я… — Она откашлялась. Голос у нее упал, и она заторопилась. — Пусть даже он не будет прежним.

Бонни обняла Мэрилин и прижала ее к себе.

— Я тоже уверена. Он найдет путь. — Она чувствовала, как колотилось сердце Мэрилин, ускоряя биение с каждой секундой, и нежно погладила Мэрилин, которая не скрывала своих слез.

Рокочущее перешептывание двух драконов привлекло внимание Бонни. Поблескивая в свете костра, их могучие фигуры были примером славы расы драконов. Да, они были прекрасны. Но они не были людьми. Не об этом ли думала Мэрилин? Если ее муж в самом деле вернется, останется ли он драконом? И если у него будет выбор, захочет ли он снова стать человеком? Или она подозревает, что в течение этих долгих веков в человеческом облике Джаред захочет снова стать драконом, пусть даже ему придется расстаться с женой?

Бонни притянула ее к себе. Она тоже плакала, и каждая слеза соленой жемчужиной беззвучно падала на землю. Она вспомнила историю Шайло, этот рассказ полуторатысячелетней давности о Валкуре, говорившем с Айрин. «Как редки были слезы драконов, — сказал он. — Мы когда-то жили в раю, но из-за порочного ангела, обманом принявшего облик дракона, весь мир был погружен во тьму. Теперь, как люди, мы пролили много слез — о том, что потеряно, о том, что могло быть, о дружбе, которой пришел конец». Но похоже, Валкура вполне устраивало быть сэром Патриком, мудрым пожилым мужчиной, который хранил секрет, как оставаться человеком, когда все остальные драконы снова обрели свою чешую. Был ли у него выбор? Не привела ли драконов потеря рая к решению обрести свое место в этом мире порока, чтобы помочь ему как-то снова возродиться?

Эти вопросы были слишком серьезны. Слишком трудны. Бонни решила подождать, пока эта милая женщина с разбитым сердцем плачет у нее на руках.

Шелли, подобрав ноги, сидела на мягкой софе. От камина шел густой жар, и она обмахивалась газетой. В воздухе висел лишь слабый аромат благовоний, и теперь в голове у нее было куда яснее, чем в последний раз, когда она была в этом помещении. Ругая себя, она впилась ногтями в руку. Как она могла так поступить с отцом и Уолтером? Конечно, Моргана убедила ее, что они держат ее друга узником в камне, так что она имела право взять его, но Шелли продолжала чувствовать себя как ускользнувшая воровка. И самочувствие ее становилось все хуже и хуже. А теперь Моргана угрожает маме и этой девочке. Конечно, благополучие мира стоит жертв, но не таких же.

Большую часть деревянного пола между ней и камином занимал стол с мраморной столешницей. На столе лежала шахматная доска с неоконченной партией рядом с твердой круглой коробочкой и узким прямоугольным футляром. Шелли знала, что кэндлстон покоится в коробочке, но содержимое футляра оставалось тайной. Будь она здесь одна, могла бы схватить его, открыть и нашла бы там, скажем, набор древних перьев или, может, даже волшебную палочку. Да, это могло быть. Но поскольку колдунья обитала где-то в ее теле и в мозгу, интересоваться странными футлярами было решительно невозможно. Наверное, Моргана уже знала, о чем она думает.

Она схватила подушку и кинула ее в сторону камина; в огонь не попала, но опрокинула набор каминных щипцов, стоящих у стены. Она отдернула руку, которую пронзила боль.

— О’кей, о’кей, — сказала она. — Не стоит на меня злиться. Я же сделала то, что ты хотела, не так ли?

В голове Шелли возник голос:

— Ты сделала это очень хорошо, но твой гнев говорит об отсутствии веры в мои планы. Прояви терпение. Скоро ты узнаешь, как ангелы нанесут поражение драконам. Помни, что твоя семья и их друзья были обмануты Мерлином и единственный способ спасти их заключается в мощи другого дракона. И как только драконы будут повержены, ангелы смогут установить свое справедливое правление.

Шелли взяла другую подушку и прижала ее к животу:

— Скоро мы поедим? Я голодная.

— Придется потерпеть. Позови мою сестру. Я решаю, как противодействовать планам Мерлина.

Шелли схватила газету, скомкала ее и запустила в огонь.

— Эй! Элейна! — крикнула она. — Моргана хочет поговорить с тобой.

— А теперь подготовься, чтобы я могла воспользоваться твоим голосом. Я буду мягкой.

В комнату скользнула маленькая женщина. Ее длинный шелковый халат придавал ей сходство с плывущим привидением.

— Да, сестра?

Шелли почувствовала, как ее глаза закатываются кверху как мозг, пылающий огнем, извлекают из головы, словно кто-то клыками рвет ее душу и, разобрав на куски, поджаривает на раскаленной решетке. Зрение затуманилось, и теперь она видела все окружающее словно через кривое стекло или наблюдала за картиной через объектив со сбитой фокусировкой. Она все слышала, но звуки походили на эхо из далекой долины. Из горла вырвался голос, который был ниже, чем обычно, но все же в нем можно было узнать ее собственный.