В Сашкиных глазах, как на фотопленке, запечатлелся краткий миг, в котором Диармайд, вытянувшись струной и опираясь одними руками на древко своего копья, завис в воздухе вниз головой. А сверкающее холодное железо наконечника было в ладони от лица ирландца… Потом время бросилось вскачь. «Змиулан» качнуло. Диармайд пронесся над водой, описав красивую дугу. Га-Буйде перевернулось в его пальцах… В следующий миг черноволосый ирландец мягко приземлился на дощатый настил пристани и замер, раскинув руки, прямой как свеча… С грохотом подлетела колесница. Кони встали на дыбы. Молодая красивая женщина бросилась с колесничной площадки прямо в объятья Диармайда. Их волосы на мгновение сплелись – черные с золотыми…

Это было здорово! Конечно, Савинов знал, чисто теоретически, что возможны подобные фокусы. В конце концов, есть же соревнования по прыжкам с шестом… Но такое! Нет, давно ясно, что Диармайд очень сильный воин, у которого все эти смертоубийственные штучки, типа: «поднять щит – удар ребром – коли копьем – прикройся», уже переросли в ранг высокого искусства. Но что он может такое!..

Савинов поймал себя на том, что стоит разинув рот. Пришлось быстренько его захлопнуть. «Раскрыл пасть, раззява… И все же, ну до чего силен ирландец!» Сашка покосился на Ратимира. Тот одобрительно усмехался в усы, глядя на пристань. Потом крякнул, перекладывая кормило, и, мельком глянув на Савинова, сказал:

– Каков, а? Прием называется «стойка на острие копья». Говорят, вальх как-то раз убил им пятьдесят воинов.

– Не понял. – Сашка тоже посмотрел на пристань. – Это же прыжок. Как им можно убить, да еще пятьдесят человек?

– То-то и оно! – Ратимир довольно усмехнулся. – Врагов было слишком много. Вот он и вызвал их на соревнование в ловкости. Все, кто пытался повторить, наткнулись на копье… Сказывают, оно заговоренное.

Савинов рассеянно кивнул.

В это время статный седой мужчина, что приехал с женщиной, величественно спустился с колесницы. Диармайд ему поклонился.

– А это еще кто?

– Воспитатель Диармайда, Ангус. – Ратимир нахмурился. – Говорят, колдун… – Кормчий помолчал, а потом добавил: – Очень большой силы колдун.

«Интересно». Сашка внимательно рассматривал Ангуса. Тот напоминал манерами какого-нибудь римского сенатора. По крайней мере, Савинов их себе такими и представлял. Ангус был величествен. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, кто тут главный.

«И все-таки непонятно, – подумал Сашка, – они же тут все давно уже христиане. Или я ошибаюсь? И как же тогда церковь смотрит на всяких там колдунов? Хотя… может, у них это дело считается в порядке вещей. Этакий симбиоз…»

Лодья мягко ткнулась бортом в бревна причала. Молодшие из дружины проворно завели швартовые концы на специальные столбики. Ангус царственно повернул голову навстречу вновь прибывшим и, встретившись с Савиновым глазами, медленно наклонил голову. Сашка кивнул в ответ. Глаза у колдуна были черными.

«Здорово, дядько», – мысленно поприветствовал его Савинов и шагнул на причал…

Эскимосские танки входят в города

Глыбами льда.

На дымящихся башнях —

Белый медведь и стальная звезда…

Из песни группы «Наутилус Помпилиус»

Как человек, большую часть жизни проживший в городе, Сашка совершенно искренне считал, что нигде так хорошо не отдыхается, как на свежем воздухе. А уж с похмелюги тем более. Пир вчера был такой, что ушатало даже Сашку, даром что он привык к более крепким напиткам, чем местное население. В ушах гнусно шумело. Живот бурчал и всячески проявлял недовольство. «Сколько же я выпил? – изумленно подумал Савинов. – А съел? Нет, так жить нельзя. Берегите здоровье смолоду!» Помнится, когда он, Сашка, еще учился в фабрично-заводском училище, был у них старый слесарь Потапыч. Золотые, как говорится, руки. Но пил Потапыч безбожно. И всякий раз поутру, доковыляв до работы, он, мучаясь с похмелюги, плачущим голосом проникновенно произносил: «Не пей, Сашка! Не пей никогда!»

Савинов поднялся на пологий холм, возле которого вновь прибывшие разбили палаточный лагерь, и уселся прямо в траву. Ноги как-то расхотели идти дальше. «Прав, прав был Потапыч… Пить вредно».

Пейзаж вокруг был замечательный. Зеленые холмы, поросшие клевером, медленная красивая река, море, в этот час очень спокойное и тихое. Поодаль рощи раскидистых деревьев. Птички поют, ветерок эдак мягко играет травой. Мимо соседнего холма с мычанием двигалось стадо пятнистых коров. Здоровенная мохнатая псина, совершенно зверовидного облика, состоявшая, похоже, на должности главного пастуха, завидев Сашку, подбежала поближе, чтобы оценить его намерения. Принюхалась, потом шумно задышала и умчалась тяжелым скоком. Документы у Савинова, по всей видимости, были в порядке. Мальчик-подпасок что-то крикнул. Сашка на всякий случай помахал ему рукой. Было немножко зябко, и предусмотрительно прихваченный с собой толстый шерстяной плед в зеленую клетку оказался нелишним. Савинов укутался в него и, потихоньку согреваясь, стал вспоминать, что же было вчера…

В Бруге, как выяснилось, их уже ждали. Хозяин, самый что ни на есть настоящий друид, знал о прибытии кораблей задолго до их появления на горизонте. И отдал соответствующие распоряжения. А слуги постарались на славу. Пир вышел такой, что Савинов, считавший себя после года, проведенного в этом мире, так сказать, видавшим виды, понял: все допрежь Бруга на Бойне это так, баловство. Ну выпили, ну закусили. А здесь ка-ак ВЫПИЛИ! А потом ка-ак ЗАКУСИЛИ! Страсть, жуть, мрак, как говаривала Эллочка Людоедка. А волынки! «Нет, – подумал Сашка, – если человек не слышал ирландской волынки, считай, что и не жил вовсе…» А джига! Эти ирландцы танцевали так, что дух захватывало. С грохотом, дробью, гиканьем и смехом они выделывали такие коленца, что любой чечеточник помер бы от зависти. Громадный зал сотрясался. С потолочных балок летела пыль…

Савинов решил: «Я не я буду, а научусь не хуже!» И, конечно, Диармайд танцевал лучше всех. И румянец у него был аж во всю щеку. А потом местная молодежь показала, что такое чувство локтя. Они сплясали ту же джигу, только абсолютно синхронно, по ходу танца совершая сложные перестроения. Слитные удары нескольких десятков подошв гремели громом, казалось, потолок вот-вот рухнет на головы танцующих. Это смотрелось настолько воинственно, что кровь вскипала в жилах и горячая волна взбегала по спине, ударяя в голову…

В голову ударяли не только танцы. В основном этим занимались пиво, эль и – о чудо! – настоящее виноградное вино. Правда, Савинов так и не понял из объяснений – то ли лоза привезена из Греции, то ли все-таки сам напиток… А потом Диармайд и Грайне, чем-то с виду напоминавшая Сигурни (может, тем, что такая же золотоволосая), пошептались и под шумок испарились с торжества… И Хаген с женой тоже последовали их примеру. А воины полезли тискать девок. И те были очень даже не против. Какая-то очень симпатичная хохотушка пыталась напялить на Сашку венок из полевых цветов… Но ему почему-то вдруг стало тоскливо и в то же время как-то светло, что ли… В общем, Савинов аккуратно спровадил красотку Храбру, а сам вышел на двор. И сказал звездному небу, нависшему над Бругом: «Ярина! Слышишь? Я люблю тебя! И кроме тебя мне никто не нужен…» И еще, кажется, он сочинил стихи, а потом… Потом было уже форменное безобразие. Почти на автопилоте Сашка добрался до своей комнаты и рухнул в постель. У него, правда, все же хватило сил раздеться перед этим. И сон был невероятно ярким, живым. Снилась, конечно, ОНА. Обнаженное тело Ярины сияло солнечным светом. У Савинова захватило дух от нежности и неистового желания. Он касался ее груди губами. Руки скользили по бархатистым бедрам, обнимали, ласкали. Жар сжигал его изнутри. Казалось, Сашка вот-вот взорвется, лопнет, как перетянутая струна. Водоворот страсти подхватил его и помчал, поднимая на волнах безумия. Тела влюбленных сплетались, будто стремились проникнуть друг в друга и слиться навсегда, чтобы уже никогда, никогда не разлучаться… Но в какой-то момент сквозь сияющую пелену сна стало проступать что-то иное. Не будучи ни опасным, ни неприятным оно каким-то образом заставило Савинова напрячься и рвануться из объятий любимой. Он с сожалением выскользнул из сна… И даже не сразу понял, что происходит. Может, каким-то чудесным образом его, Сашку, забросило за тысячи километров обратно в Белоозеро? И он дома, рядом с Яриной… Но нет! Жаркое тело женщины под боком никуда не исчезло. И это… Савинов узнал бы любимую, даже если бы ослеп, оглох и потерял обоняние… Это – не она!