хлопотала матушка с банкой «нулевки» и чем-то недовольная ворчала:

— Предстоятель наш любезный, обманывать-то нехорошо будет. Нехорошо, батюшка. Нехорошо.

— А как же, матушка-то, быть? Неправда правду держит, подпирает ее. Да и правда у каждого своя.

— Как разобрать где она, эта правда-то?

— У вас там правды не найти. Врете. Ни шагу без вранья не можете сделать, — прошептал Ветеран и погладил рукой грудь у сердца.

— Вранье и наверху там, — ветеран рукой указал куда-то вверх, — и здесь среди, так сказать, народа.

— А вот, батенька, возьмите эту неправду, то есть, как вы выражаетесь, вранье и разложите ее, проанализируйте ее составляющие. Вот возьмите, батенька, врачебную неправду. Больной, скажем неизлечимый, а ему говорят: «Надо надеяться, будем бороться». Вселяют, так сказать, оптимизм. И правильно вселяют. Бывают же чудесные случаи.

— А-а-а, вы хотите сказать, что вранье во благо — полезное вранье, — прошипел Ветеран.

— Да, именно это я и хотел сказать, — ответил Предводитель. — Но не только. А возьмите-ка неправду во зло или по-простому «по злобе». Для одной стороны это зло, а для другой это благо. Это смотря с какой стороны смотреть. А уж на войне всегда сплошной обман противников.

— Но ваше правительство и все политики заврались уж чересчур, — стараясь подавить внезапный кашель, прохрипел Ветеран. — А с этой Вашей войной среди своих — просто махровое вранье, — продолжил он, глотая таблетки.

— А вы, батенька, как же хотели, без пропаганды никак нельзя. Надо же поднимать патриотический дух, должны быть примеры, примеры героизма, без них общество тускнеет, вырождается, теряет ориентиры. Нет, батенька, правда и неправда — это две стороны медали, а медаль это развивающееся общество, если хотите — государственность. — Предводитель отпил прямо из банки несколько глотков «нулевки», и матушка с банкой куда-то удалилась в темноту.

— Вот вы тута спорите — где правда, а где кривда, а я вам вот что скажу, — неожиданно прозвучал голос «дембеля».

— Нам, простоте от народа, все равно какая она, ваша правда, нас дергать не след так часто. То одно скажуть, то другое. А ты сиди и соображай где чего. И зачем нам эти перемены? Нам надоть, чтобы привилегии не менялись, а тыгда мы уж сами разберемся что к чему.

* * *

Ему показалось, что он проснулся под шум дождя. Шум вентилятора заглушал шепот нового и старого дневального. Он прислушался, «дембель» передавал дела, свое хозяйство новому дневальному.

Активность возвращалась в тело постепенно, даже рифмы как-то сами собой сложились неожиданно быстро:

Лето было на средине,

Появился желтый лист.

В музыкальном магазине

Флейту тронул гармонист.

То ль гармошка надоела,

То ли флейта позвала,

От мехов рука немела

И игра совсем не шла.

Так бывает в жизни часто —

Алогичности кругом

Нам не нравятся ненастья,

Но от них дороже дом.

— А энто кухня, — «дембель» погремел мисками и кружками, — еду как привозят, ты уж знаешь, а там матрасы да все для спанья. Ты энто все береги, а то разберут, не найдешь, «тощий зад», потом ничего. Капрал не любит непорядок. Он у нас мужик строгий, но справедливый, заботливый, «тощий зад». Ты его уважай, — продолжал свои советы «дембель».

Время было ранее, еще не рассвело, братки тихо посапывали. В предрассветной тишине он посмотрел на часы — до подъема оставался еще целый час.

— А куда это наш Капрал отлучается иногда по ночам? — спросил новый дневальный.

— А у него, кажись, здесь жена вроде, в госпитале работает, вот он и бегает к ней, — ответил «дембель», — говорят, ему из-за этого чой-то орден задержали. То ли за отлучки, то ли жена из местных.

— А орден-то за что? — снова спросил дневальный.

— Да вроде «за рвение, третьей степени», — последовал ответ.

— А здеся вот «тощий зад», для мытья, для бани, ну ты знаешь — баня приезжает раз в неделю, — продолжил «дембель».

— Ты эта, придут соседи из чужой роты меняться, так не торопись. Не дешеви. За матрас бери десять мисок, а за миску — пять кружек. Торгуйся, им надоть, пущай соображають. Но и не крохоборничай, жмотов у нас не уважають, — «дембель» бережно выровнял ряды мисок и продолжил «передавать дела»:

— А вот ишо, инструктора блюди, он ведь сверху послан, вон как мысли читает, как книжки, отгадывает все враз. Братки его прозвали «Фокус», да и Капрал его любит.

Братки потихоньку просыпались, среди них началось ленное движение и шорохи.

— Ну, кажись все, «тощий зад», — дембель закончил передачу дел, — будем прощаться, — и он по очереди подходил к браткам, пожимал руку, с некоторыми обнимался.

Видно было, что ему очень грустно и тяжко. Когда он подошел к инструктору, глаза его слезились:

— Ну, прощай, инструктор, удачи тебе.

— И вам удачи и счастья со стариками, — сказал он в ответ.

«Дембель» как-то странно и виновато улыбнулся и тихо ответил:

— А нету никаких стариков, один я, совсем один…

— А тогда зачем вы.? — изумленно спросил он «дембеля».

— А это так — мечта, без нее как же, без мечты-то? — «Дембель» поднял с пола свой мешок и вышел из бункера в наступающий рассвет.

Пожар на лесном болоте

В те времена, когда он в детстве обретался в летних детских, да и в юношеских лагерях, бывали лесные пожары. Особенно они свирепствовали в хвойных лесах в период жаркого и сухого лета. От чего эти пожары возникали, точно неизвестно. Поговаривали, от незатушенных костров, брошенных окурков и спичек, а то и от вредителей, специально поджигающих леса. В те годы очень много народа курило всякий табачный хлам, и это занятие, курение, так широко было распространено, что некоторое время даже считалось модным. Дошло до того, что школьники средних классов частенько курили, кто что достанет.

Правда, для совсем уж юных курение считалось неприличным, и за это взрослые их ругали и наказывали бывало весьма серьезно. Главным воспитательным инструментом того времени являлся ремень. Для мальчиков суровый из свиной кожи, шириной эдак в сантиметра три, а для девочек помягче, скорее яловый или хромовый и шириной гораздо меньше. В образцовых семьях этот инструмент висел не на самом виду, но так, чтобы подрастающее поколение могло видеть сей предмет как можно чаще для постоянного понимания неизбежности наказания за неблаговидный проступок.

В те далекие годы леса оберегали от пожаров путем прокапывания борозд и устройства просек для предотвращения распространения огня, а также вывешивания плакатов с просьбами: «Берегите лес», на которых рисовались условные елки и пожирающие их языки пламени. А