Он вздохнул:

— Об этом трудно говорить. Ни одно из ваших слов не годится — Он, Они, Оно, — ни одно не передает смысл адекватно.

— Как насчет Она?

Габриэль улыбнулся:

— Яснее все равно не станет.

— Ладно, потом объяснишь, а сейчас скажи: вездесущность разве не подразумевает всезнания? Я думала, Ему все известно до того, как что-нибудь случится.

— Для танцовщицы у тебя потрясающий словарный запас.

— Танцовщицы из ночного клуба.

— Стриптизерши.

— Классной телки.

— Фантастической.

— Спасибо, но не сбивай меня. Как я уже говорила, семинарист оставил свой след. Возвращаюсь к тому, с чего начала: я думала, что Он знает все, что должно случиться.

— Уф, ну, это официальная установка. Но немного скучновато знать все наперед. По-моему, иногда вообще не думают о том, что случится, чтобы все казалось внове.

— Как пересматривать «Секретные материалы» и притворяться, что не знаешь, сбежит Скалли от Человека-гарпуна или нет?

— Примерно. То же самое со свободной волей… Порою мне кажется, что специально для этого ее и придумали, чтобы было интереснее… чтобы появился шанс что-то изменить.

— И чтобы нам с тобой было интереснее?

— Ну конечно, чтобы нам было интереснее.

Секс. Сон. Ужин в полночь. Хлеб, оливки, стилтон и кислые зеленые яблоки. Секс. Сон. Тяжелый сон и усталость отогнали тревогу, и темную синеву, и предрассветный страх. Ни беспокойства, ни приступов страха, ни сновидений. Ничего. София слишком устала, чтобы бояться. Ангелы же не видят снов.

Утро наступает на крепко спящую ночь, и София просыпается с готовностью перебраться в теплые объятия. В постели его нет. Она лежит в полудреме, дожидаясь звуков стряпни с кухни, запаха свежего кофе. Ждет двадцать минут, Габриэль не появляется, вместо него — тревога, медленное отрезвление: она одна. Пробивается боль — тот кусочек головоломки, который, как она надеялась, давно утерян. София встает, бредет по комнате, волоча отяжелевшие ноги. Никого не окликает, не желая услышать в ответ издевательскую тишину. Осматривает квартиру. На всякий случай. На тот случай, если гормоны ударили ей в голову. Но на кухне его нет, и в ванной, и уж совершенно точно его нет в постели.

София забирается обратно в кровать, укрывается с головой, словно хлопчатобумажные простыни могут согреть. Рядом нет горячей спины, чтобы к ней прижаться, ничья кожа — почти неосязаемая — не касается ее, ничья плоть не напоминает о вчерашнем, не убеждает в реальности происшедшего — чудный сон вылинял до мутного пробуждения. Габриэля — с которым всего четыре часа назад все казалось возможным — нет. И София… но теперь это неважно… Хотя она бы очень хотела, чтобы это было важно — то, чем они занимались вечером, в полночь, всю ночь напролет: разговоры и секс, разговоры, похожие на секс, секс, который много больше, чем простая физиология, но, увы, Габриэль исчез — из спальни, ванной, кухни, квартиры. Но это теперь неважно, не это самое главное нынче утром. У Софии других забот хватает. Ей не по себе.

Очень не по себе. Глубоко в желудке рези, боль, дрожь. Это не утренняя тошнота беременной. Но лишь вполне предсказуемые последствия чрезмерных возлияний на пустой желудок, чрезмерных возлияний на полную матку. Тошнит от алкоголя, тошнит от разочарования. Не от беременности, хотя связь прямая. Скоро ей придется еще хуже. Ее будет рвать ровно в семь тридцать каждый вечер, с точностью часового механизма, в течение трех месяцев, день в день, и бешенство Софии помножится на два. Согласно плану все начнется в середине следующей недели — гормональный рок. Но София об этом пока не знает. И не хочет знать. Ее мысли заняты Габриэлем, которого здесь нет — в ее доме, с ней рядом, его нигде не видно, и он даже не соблаговолил оставить записку, мать его. Софии и в голову не могло прийти, что этот парень, ангел к тому же, поведет себя как последняя скотина.

Она бродила, усталая, похмельная — кокаин, алкоголь — и определенно затраханная, из спальни на кухню, потом в туалет, где ее вырвало, и опять в постель. Бродила разочарованно, не веря до конца. Ни «целую», ни «до встречи», ни единого свидетельства его пребывания здесь; очередное утро «после», и опять нечем хвастаться. Как она могла переспать с первым встречным — в ее-то возрасте, в ее солидном возрасте. Ведь она давно поклялась никогда больше этого не делать, кличка «забыл, как ее» Софию не привлекала. Но сейчас она не вспоминала о прошлых гадостях. Сейчас все было по-другому. Потому что, если даже отбросить историю с ребенком — все эти начатки теории зачатия, — даже если все это отбросить, между ними был не просто секс. Не просто половой акт посреди ночи. То, что между ними произошло, не казалось бессмысленной физиологией, — конечно, приятной самой по себе, но в данный момент не главной. Теперь все ей виделось немного иным, совсем иным. Но если это не случайный перепих с первым встречным, то дело совсем плохо. Выходит, он ее зацепил. Несмотря на безумие обстоятельств, ей не все равно. Она хочет, чтобы он вернулся.

София полчаса простояла у окна, отодвинув тонкую занавеску: а вдруг не пройдет и полминуты, как Габриэль сойдет с автобуса, обогнет угол дома, пакеты с продуктами колотят его по ногам. Вдруг он всего лишь выскочил за свежим хлебом, вареньем, кофе и утренней газетой. София простояла у окна еще полчаса: а может, она зря переживает, и все в порядке, и он опять удивит ее нежданным появлением. Наверное, она очень этого хочет, хочет его. София провела у окна час, желудок сжался, плечи выгнулись тревожной дугой, она опустила муслиновую занавеску и бросилась в туалет, где ее опять вырвало. Уф, а может быть, и не хочет.

Она заснула и проснулась через три часа — в ярости. Готовая к бою и злая — куда более практичное сочетание, чем усталая и измученная. София встала — Спящая Красавица наверстывает упущенное. Сделала упражнения; поела фруктов; выдавила сок из имбиря и моркови; выпила кофе; перестелила кровать, хотя простыни были чистыми; распахнула окна навстречу расчищенному грозой небу; приняла душ: отскребла тело, выбрила, смазала кремом, распевая во все горло «Я смою этого парня с моих волос». А также с моей кожи, крови, жизни. Берегись отвергнутой прекрасной дамы. Поставила, наплевав на соседей, Эллу Фитцджеральд на душераздирающую громкость и закружилась по гостиной в танце-анализе.

Он мне нужен, потому что он все знает.

Знает ответы. И то, чего я не знаю. Ему многое известно обо мне. Ему ведомы планы на мой счет.

Но он не знает причин и понимает не больше, чем я, он всего лишь посыльный, но не разработчик замысла.

В итоге: он нужен мне потому, что знает чуть больше, чем я. Синдром принца на белом коне во всей красе. Но это же полный бред. Еще не встречала парня, который, начав с роли спасителя, не закончил бы жалобным нытьем под утро.

Да пошли они, эти прекрасные принцы.

Он мне нужен, потому что он понимает, что к чему.