а чтобы девки не дремали вечером и чтобы кровь не приливала им к голове, она придумала очень жестокое средство: привязывала им шпанские мухи к шее, а чтобы девки не бегали, посадит их за пяльцы у себя в зале и косами их привяжет к стульям, – сиди, работай и не смей с места встать. Ну, не тиранство ли это? И диви бы, ей нужно было что шить, а то на продажу или по заказу заставляла работать»[330].

Крепостные слуги входили в «дом» дворянина, в его семью. Для многих господ слуга был не только человеком-функцией, которую он выполнял, но личностью, с которой завязывались и поддерживались отношения. Так, бабушка В. А. Соллогуба Екатерина Александровна Архарова представляла собой пример «прошедшего быта» для людей 1820-х годов. Внук вспоминал одну ее особенность: она привозила с придворного обеда две тарелки угощений и раздавала домашним «в порядке родовом и иерархическом». Не обделяла никого: «и Аннушка Кривая получала конфекту, и Тулем удостоивался кисточкою винограда, и даже карлик Василий Тимофеич… взыскивался сахарным сухариком». На Пасху она дарила яйца и трижды целовалась со всеми. Пьяному поваренку Ефиму хозяйка говорила: «А ты все пьянствуешь! Смотри, лоб забрею. В солдаты отдам. Дом срамишь. Побойся хоть Бога»[331]. Потом христосовалась с ним и, несмотря на то что пить он так и не бросил, в солдаты его не отдавала.

На Пасху слуги и господа мирились, и вообще в этот светлый праздник хозяева старались не бранить слуг. В семье М. Н. Загоскина утром все разговлялись яйцами и куличами. Бабушка М. П. Бибикова в день Вознесения Господня (престольный праздник в их церкви) угощала крестьян с террасы чаркою водки, затем все садились за столы, а потом песни пели и плясали[332].

«Хорошие господа» на большие праздники, прежде всего на Пасху, одаривали своих слуг материей, одеждой или другими вещами, в зависимости от достатка. О таких хозяевах среди слуг шла хорошая слава, про них меньше распространяли сплетен.

Праздники вырываются из повседневности, обнажают на диссонансе то, что является обыденным, а что исключением. В обычные дни слугам запрещалось выпивать, их часто бранили (а в некоторых домах и били за недочеты в работе), не одаривали, кормили без изысков, не поощряли праздности и не отпускали надолго со двора.

При этом издавна крепостные уважали своих господ – в силу привычки и установки «всякая власть от Бога». За оскорбительные выходки в отношении барина крепостной мог понести серьезное наказание, потому за многие годы службы слуги приучались не показывать явно своего недовольства. Старые лакеи и горничные оставались при доме, где их кормили и одевали, а обязанности состарившихся слуг переходили к их детям или внукам. Наличие потомственных дворовых было характерной чертой патриархальных дворянских семей. Часто крепостные люди любили своих господ и их детей как своих. Крепостные повара баловали маленьких барчат, припасали им любимые сладости. Крепостные дядьки преданно и заботливо пестовали своих воспитанников, нередко сопровождали их и на военной службе.

М. П. Бибиков упоминает дворецкого, удивительно преданного своему делу и семье, в которой служил. Будучи уже в преклонном возрасте, Илья Васильевич не хотел уходить на покой и даром есть барский хлеб. Он продолжал докладывать о том, что кушать поставил, вставал за стулом барина, а после смерти хозяйки дома стал ухаживать за ее внуком (рассказчиком): подметал его комнату, следил за чистотой и исправностью белья[333].

По воспоминаниям одной институтки, у них в семье был дворник из крепостных крестьян. Он очень любил барских детей, рассказывал им сказки, разрешал играть со своей бородой, называя девочку «барышня-голубушка», «моя ясочка», «моя ласточка», «барыня-матушка», а девочка в ответ говорила ему – «голубчик-дедушка», несмотря на то что няня пугала ее этим же дворником, говорила, что он Бубыка[334].

Теплые чувства к слугам испытывали и питомцы. Мемуаристы часто отмечали высокие моральные качества крепостных слуг: самоотверженность, ум, глубокую привязанность. «Подруга дней моих суровых» – не лучшее ли подтверждение? Пушкинской Арине Родионовне за ее службу дали вольную. Влияние же крепостных на своих господ (особенно пока те находились в юном возрасте) было довольно сильным. «Суеверия и предания окружали мое детство», – писал Аполлон Григорьев[335]. Практически во всех семьях дворня общалась с детьми: сказки, гадания, народные приметы и предания – все это узнавалось именно от них. Родители не всегда благосклонно относились к частым беседам своих чад с дворовыми людьми. Но это вполне объяснимо: как вспоминал Аполлон Григорьев, «рано, даже слишком рано пробуждены были во мне половые инстинкты и, постоянно только раздражаемые и не удовлетворяемые, давали работу необузданной фантазии; рано также изучил я все тонкости крепкой русской речи и от кучера Василия наслушался сказок о батраках и их известных хозяевах». Дворня также потчевала мальчика рассказами о таинственных козлах, бодающихся в полночь на мостике у села Малахова, о кладе в Кириковском лесу – все это возбуждало воображение впечатлительного ребенка. Рассказчик затем отмечает, что «была и хорошая, была даже святая сторона в этом сближении с народом, с его даже попорченными элементами»[336].

В семье у Д. М. Погодина в 1830–1840-х годах жил престарелый кучер Яков, которому было уже за 70 лет. Он служил еще покойному деду и считался членом семейства. Иногда он заходил в детскую, где няня его угощала чаем, а дети садились к нему на колени и просили: «Дядя Яков, дядя Яков, расскажи-ка нам что-нибудь»[337]. А. П. Арапова тепло вспоминала свою няню, по ее описанию, очень преданную своим господам[338]. И. М. Долгоруков также с особой теплотой вспоминал свою мамушку Марью Карповну, которая, воспитав его с братьями и сестрами, состарилась и умерла в их доме[339]. «Дети вообще любят слуг; родители запрещают им сближаться с ними, особенно в России; дети не слушают их, потому что в гостиной скучно, а в девичьей весело», – отмечал А. И. Герцен. По мнению многих дворян, дети перенимают дурные нравы у крепостных, подчас слишком пристрастных к вину, но, как пишет тот же автор, – «и в гостиной они принимают грубые мысли и дурные чувства. Самый приказ удаляться от людей, с которыми в беспрерывном сношении, безнравственен»[340]. Дети инстинктивно стремились туда, где больше искренности, простоты в выражении чувств, где ими интересуются и рассказывают увлекательные истории. Если родители и нанятые учителя с гувернерами не могли вполне удовлетворить детскую любознательность, потребность в симпатии, а также желание чувствовать себя любимыми, то дети восполняли все это