– Я… простите… я пойду… – запинаясь, пробормотал Эдим.

– И куда же ты пойдешь, позволь узнать?

– Я… наверное… я попытаюсь найти…

– Из этого дома никогда не прогоняли гостей, – прогремел деревенский голова.

Постепенно до Эдима дошло, что здоровенный курд вовсе не сердится. И даже не думает на него орать. Просто природа наградила его громким и раскатистым голосом, а по-турецки он говорить не привык. Поэтому он и производит впечатление человека, охваченного гневом.

– Спасибо, – ответил Эдим. – Мне нужен кров только на одну ночь. Завтра я уеду, честное слово.

– Завтра? И не думай! Через два дня в нашей деревне будут праздновать свадьбу. Ты должен остаться. Если ты уедешь накануне свадьбы, семья жениха сочтет это оскорблением.

«С какой стати им оскорбляться, если они меня знать не знают?» – вертелось на языке у Эдима. Но он смекнул, что лучше промолчать: в этих краях свои обычаи, и соблюдаются они куда строже, чем в Стамбуле. К тому же у него не имелось ни малейших причин торопиться обратно в Стамбул. Никто не ждал там его возвращения.

Свадьбы, на которых все радуются и веселятся, неизменно нагоняли на Эдима тоску, потому что напоминали о матери, Айше. Имя ее более не произносилось в их доме, и все ее фотографии были уничтожены, словно она никогда не существовала. Кружева, которые она сплела, салфетки, которые она вышила, бусы, украшавшие ее длинную шею, ее платья, блузки, чулки и шпильки – все это Баба-пьяный побросал в костер, который разжег во дворе.

Поэтому Эдим решил принять приглашение и остался в деревне, где его закармливали свежим маслом, сливками и медом. На следующий день хозяин дома лег соснуть после обеда, его жена и дочери занялись чисткой медной посуды, а сыновья уселись играть в триктрак. Утром Эдим вновь ездил к брату. На этом раз встреча была короче, хотя оба были рады увидеться еще раз. Про коробку пахлавы Эдим снова забыл. Триктраком он не увлекался, никаких дел у него не было, поэтому теперь решил пойти погулять.

Он шел по деревне, глядя на покосившиеся дома, стены которых были покрыты трещинами, на чумазых детей, игравших у дороги, испещренной глубокими бороздами, оставленными колесами телег и машин, которые проехали по этой земле, чтобы никогда сюда не вернуться. Несмотря на царившее вокруг убожество, Эдим осматривался по сторонам с интересом. Когда он проходил мимо своры бродячих собак, валявшихся в грязи, один из псов, здоровенный рыжий кобель с налитыми кровью глазами, оскалил зубы и зарычал. Остальные псы последовали его примеру и тоже зарычали, прижав уши. Эдим повернулся и побежал, хотя и понимал, что это неразумно: увидев убегающего человека, собаки пустятся в погоню. Задыхаясь, он мчался не разбирая дороги, пока не увидел маленький домик, во дворе которого разгуливали куры и цыплята. На ограде сидела совсем юная девушка. Она смеялась, глядя на испуганного беглеца. Эдим, не спрашивая разрешения, заскочил во двор, надеясь, что эта смешливая особа не откажет ему в убежище.

Через несколько мгновений собачья свора влетела вслед за ним и окружила его со всех сторон. Один из псов, самый злобный, приблизился вплотную, обнажив клыки. Он уже собирался броситься на оцепеневшую от страха жертву, как вдруг девушка хлопнула в ладоши и что-то крикнула властным и одновременно презрительным голосом. Эдим не разобрал слов, но они произвели магический эффект. Один за другим псы опустились на землю, понурив головы и поджав хвосты.

Эдим уставился на свою спасительницу. Он был счастлив, что избежал опасности, но раздосадован, что обязан спасением какой-то девчонке. На левой щеке у девушки виднелась ямочка, огромные, влажные темные глаза походили на бездонные озера. В руках она держала кусок пирога и теперь с удовольствием вернулась к его поглощению. Никогда прежде Эдим не встречал девушки с таким отменным аппетитом.

– Ты что, испугался собак? – спросила она.

Эдим не ответил.

– Собаки всегда чувствуют, если человек их боится. Они жутко умные. Моя сестра их обожает. – Она наклонилась вперед, словно открывая великий секрет: – А я не люблю собак.

По-турецки она говорила с сильным акцентом. Невежественная курдская крестьянка, решил он про себя. Может, у нее даже вши есть. Он взглянул на ее каштановые с золотисто-янтарным отливом волосы, аккуратно заплетенные в косы. Желание прикоснуться к этим толстым блестящим косам было таким сильным, что он даже поднял руку, но сдержался, и рука замерла в воздухе.

– А откуда ты знаешь турецкий? – спросил он. – Ведь в вашей деревне никто по-турецки не говорит.

– Я ходила в школу. Все мои сестры тоже туда ходили. Папа так хотел.

Эдим оглядел двор. На длинных веревках сушилось множество платьев, юбок и чулок.

– Сколько же у тебя сестер?

– Я восьмая дочь в семье.

– Круто. А братьев у тебя нет?

Она покачала головой, явно не желая обсуждать эту тему.

– Хочешь кусочек пирога? Я сама пекла.

Эдим взял протянутый кусок и впился зубами в мягкое воздушное тесто. Он никак не ожидал, что пирог окажется таким вкусным. Собаки по-прежнему сидели, поджав хвосты, и смотрели на них с надеждой. Под укоряющими взглядами псов они молча доели пирог. Оба не знали, как поддержать разговор.

– Я приехал из Стамбула, – первым нашелся Эдим.

– Правда? Говорят, там очень красиво.

– Так и есть, – с гордостью подтвердил Эдим.

Про себя он решил, что девушка начинает ему нравиться. Естественность, с которой она говорила, делала ее привлекательной. Рядом с ней он чувствовал себя легко и непринужденно.

– Можно, я кое о чем тебя спрошу? – сказала девушка и, не дожидаясь ответа, выпалила: – Это правда, что тротуары в Стамбуле вымощены золотыми плитками?

Странная девчонка, удивлялся про себя Эдим. Настолько смела, что может усмирить стаю разъяренных псов, и настолько наивна, что верит во всякую чушь. Тем не менее он был пленен ее обаянием.

– Конечно, – неожиданно для самого себя заявил он. – Если ты выйдешь замуж за кого-нибудь вроде меня, то поедешь в Стамбул и все увидишь собственными глазами.

– С чего это я выйду за тебя замуж? – вспыхнула она.

– Потому что тогда я увезу тебя отсюда.

– А я не хочу никуда уезжать. Мне и здесь хорошо.

Пока он придумывал, что ответить, из дома донесся женский голос. Девушка вскочила на ноги и уставилась на Эдима, словно желая приковать его взглядом. Затем она повернулась к собакам, погрозила им пальцем и крикнула:

– Оставьте его в покое!

Девушка скрылась в доме, а Эдим неуверенно двинулся к калитке. Вожак собачьей стаи пристально наблюдал за ним и, когда Эдим проходил мимо, утробно зарычал. Эдим вздрогнул, уронил остатки пирога и несколько мгновений с сожалением смотрел, как сахарная глазурь растворяется в грязи.