смотровой площадке, спросил один из лучников у другого. Их командир, седой

сухощавый человек высокого роста подошел к Гуго, внимательно оглядел его, особое

внимание уделив рыцарским шпорам и золотому поясу, и не слишком дружелюбно

проговорил:

— Мессир, я сержант Готье Ронвальд и отвечаю перед графом Шампанским за

охрану этой башни. Посторонних на башню без распоряжения начальника караула я

не могу допустить. Поэтому прошу вас немедленно спуститься вниз.

— Я шателен Гуго де Пейн и прибыл в Труа по приглашению графа

Шампанского и капитана городской стражи Андре де Монбара. Вряд ли кто-то из них

станет возражать против моего присутствия здесь.

— Но, господин рыцарь! У меня все равно будут из-за вас неприятности, если

я позволю вам здесь находиться, поскольку мне никто не приказывал пускать вас, а

мой долг никого не пускать на башню без приказа.

— Думаю, это можно уладить, если, конечно, ваши товарищи не доносчики. —

Гуго вынул из кошелька серебро и протянул по монетке двум лучникам и три монетки

дал их начальнику.

— Что ж, смотрите, господин рыцарь, коли на то пошло, но предупреждаю,

что в обед караул на башне меняется. — Сказал сержант Готье, запихивая серебро в

маленький кармашек своих кожаных штанов. После чего сержант отошел обратно к

краю площадки, предоставив Гуго полную свободу наблюдать приезд гостей.

Богатые горожане, из тех, до кого раньше других дошли слухи о приближении к

городу гостевого кортежа из Нижней Лотарингии, заранее заняли лучшие места на

стенах и башнях, заплатив за это стражникам хороший куш. Вокруг пестрели одежды

купцов, зажиточных ремесленников и их женщин. Кое-где Гуго замечал и детей. На

двух соседних башнях стояли какие-то праздные рыцари и их дамы. Знать из

окружения графа Шампанского расположилась, в основном, на дозорной площадке

над самими воротами, потому что именно там, напротив ворот, должна была начаться

церемония встречи.

Гуго с интересом наблюдал, как гостевой кортеж подъезжает к городу. Впереди,

на украшенных попонами лошадях, ехали знаменосцы, трубачи и герольды, что прямо

указывало на большую знатность подъезжающих. Знаменосцы высоко держали флаги

герцогства Нижнелотарингского и хоругви епископа Лютехского, а в руках у трубачей

были, начищенные до блеска, длинные медные трубы с широкими раструбами на

концах, что тогда еще представлялось диковинной редкостью: трубили, по большей

части, в рога. Тут же по бокам на небольших лошадках ехали нарядные молоденькие

пажи. Позади знамен, хоругвей и труб на белой лошади восседал сам епископ,

пожилой немец с большим посохом в правой руке, а рядом с ним, на высоком черном

коне ехал маркграф антверпенский, герцог Нижней Лотарингии Готфрид Бульонский.

Он же потомок королевского рода Каролингов по матери и грозных викингов по отцу;

сын графа Евстафия-второго Бульонского и Иды Лотарингской, дочери герцога

Верхней и Нижней Лотарингии Готфрида Бородатого; родной племянник Готфрида

Горбатого, герцога Нижней Лотарингии и Сполето, от которого он, с соизволения

императора Священной Римской Империи Генриха-четвертого, унаследовал

герцогскую корону Нижней Лотарингии. В марте того года, когда нижнелотарингский

герцог, проделав неблизкий путь от своего неприступного замка в Арденах, въезжал в

столицу Шампани, ему исполнилось уже тридцать пять лет от рождения.

Епископ, сопровождающий герцога в поездке, этот располневший, тяжелый на

подъем человек, привыкший к покоям своей резиденции, сидел в седле сгорбившись,

и, казалось, дремал. Было видно, что дорога очень утомила и измучила его и только

весьма важное дело могло подтолкнуть этого человека оставить уют епископских

хором и пуститься в столь дальний путь. Герцог, напротив, с гордым видом, сверкая

на солнце алмазами своей герцогской короны, озирался по сторонам, возвышаясь в

седле над всеми сопровождающими не только из-за своего высокого роста, но также

благодаря приподнятому рыцарскому седлу и могучему коню древней немецкой

породы.

Герцога сопровождали несколько рыцарей, по-видимому, очень знатных, в

сверкающих позолотой шлемах. За этими важными особами следовала

многочисленная и хорошо вооруженная охрана, состоящая из рыцарей, оруженосцев и

стрелков, вооруженных арбалетами, сзади ехали длинный обоз и запасные лошади, а

замыкал колонну арьергард из легких кавалеристов-кнехтов. На лошадиных попонах,

на узких флажках, трепещущих на поднятых копьях, и на десятках щитов красовался

белый лебедь на синем фоне — родовой герб герцога Бульонского. Также, на одеждах,

на щитах и знаменах присутствовало множество белых орлов на красном фоне,

символизирующих Нижнюю Лотарингию. Белых орлов и лебедей было так много, что

несколько красных епископских флажков с золотыми овцами совершенно терялись в

этой белой стае.

Зажиточные зрители на городских стенах, и простолюдины из городских

предместий, издали завидевшие приближение кавалькады и высыпавшие к дороге из

своих убогих домишек, замерли, раскрыв рты. Ведь перед ними проезжал не

обыкновенный человек, и даже не обыкновенный герцог, а самый знаменитый после

императора Генриха противник римского папы, самый неистовый разоритель

монастырей и епископств, самый кровавый палач священников и монахов, про

которого еще совсем недавно говорили, что он и есть сам дьявол во плоти,

помогающий великому грешнику Генриху-четвертому воевать против святой римской

католической церкви. Ведь это именно он, кровавый Готфрид, своими руками

отправил на тот свет короля Рудольфа, главного, после папы, врага императора

Генриха! Но, говорили и о том, что в последнее время этот герцог, с младых ногтей

запятнавший себя монашеской кровью, сильно переменился. Странные вещи

рассказывали. Говорили, что какой-то святой странствующий монах изгнал из