class="p1">– Об этом не беспокойтесь! Я же не собираюсь рассказывать вам нашу историю прямо сейчас. Нет. Вы сможете увидеть ее, она будет развиваться у вас перед глазами, вернее, перед вашим умственным взором. Сможете, но должны заработать право на это.

– И какова же цена?

– Избавьте нас от Сони.

Он выпустил облачко дыма. Но прежде расстегнул жилет и ослабил ремень. Он выглядел вполне довольным – и обедом, и самим собой.

– Только не думайте, что это будет просто. Как бы не так! Я, разумеется, безмерно ценю и вас, и ваши таланты, но в успехе дела сильно сомневаюсь. Только подумайте! Вам надобно вытеснить моего хозяина из сердца Сони и занять его место. Некоторый шанс у вас имеется, но при условии, что Дон Хуан сам отойдет в сторону, а вы как следует постараетесь, пустите в ход все свое воображение, весь свой ум, все обаяние… Против Дон Хуана! Улавливаете? Против Дон Хуана! Вы должны бросить вызов Дон Хуану и одержать над ним победу – в сердце, помыслах и даже физиологии сеньориты Назарофф.

Я всем видом своим изображал скромность и покладистость.

– Да, я тоже считаю, что бой будет куда серьезней, чем в случае с Марианой.

– Это уж точно! Мариана по природе своей существо примитивное. Для меня это было плевым делом. Но отнюдь не все сентиментальные рокировки, которые мы с хозяином задумываем, так легко удаются. Была, к примеру, одна еврейская девушка… – Он положил трубку на стол и смахнул набежавшую вдруг невесть откуда слезу. – Простите, не сдержался… но подобной женщины мне не встречалось много веков. Точнее, после affaire[11] Химены Арагонской, о которой вы, наверно, кое-что слыхали. Так вот, сказать, что она была самой красивой – это безо всякого сомнения – девушкой за последние сто лет, значит ничего не сказать. Мало назвать ее просто красивой! Мой хозяин познакомился с ней в годы Сопротивления.

Я прервал его:

– Нет уж, пожалуйста, давайте обойдемся без историй из времен Сопротивления! Господин Сартр уже успел все их порассказать.

– Невозможно представить себе другую женщину с таким глубоким умом, таким большим сердцем, такую самоотверженную. Немцы арестовали ее, но расстрелять не решились. В руках ее была особая сила. Понимаете? Чудотворная сила. Ее слово вселяло отвагу, возвышало души, делало людей готовыми на жертву. Бедняжка! Она была членом компартии. И подумайте только, мой хозяин все сокрушил – на это ему понадобилось чуть больше недели. А потом? Ведь такую незаурядную женщину нельзя было заставить полюбить обычного участника Сопротивления, да и партия начала бы ей мстить. Мой хозяин – он настоящий кабальеро! – признал, что в данном случае есть только один Супруг, достойный ее. Кстати, вы можете, ежели желаете, нанести ей визит, нынче она – настоятельница монастыря бенедиктинок. Ее почитают как святую.

Холодная дрожь прошла у меня по спине.

– В этой истории мне кое-что не нравится, сеньор Лепорелло. Не нравится, что она сильно попахивает кощунством.

– А вы чего хотели? Чтобы пахло ладаном и свечами? Не забывайте, Дон Хуан – богохульник. Он всегда был богохульником. И уж вас-то, именно вас, это не должно удивлять. Что касается меня…

– Вы правы, но все-таки…

Лепорелло откровенно зевнул.

– Извините. В это время я обычно устраиваю себе сиесту. Так что? Ударим мы по рукам? Вся история Дон Хуана – целиком и полностью – в обмен на Соню Назарофф. Победителю двойная награда: дивная повесть и замечательная девушка.

– А если я проиграю?

– Ни истории, ни девушки. Тогда вы купите билет до Мадрида, в поезде поразмышляете о случившемся, а как только пересечете границу, навсегда забудете и Соню, и Дон Хуана, ведь о поражениях такого рода вспоминать неприятно.

Принимать предложение мне не хотелось, но в то же время не хотелось и отказываться. И не только потому, что Соня мне нравилась, нет, не только – было задето мое самолюбие. Но и в первом и во втором случае как раз самолюбие мое и ставилось под удар.

– А если я дам вам ответ после сегодняшней встречи с Соней?

– Вы можете сейчас сказать «нет», завтра – «да», а потом снова переменить решение, и снова… Мне слишком понятны метания человеческого сердца, я взираю на них с полным сочувствием. Поступайте как знаете, мне нет нужды в вашем ответе. Уж я сам найду способ узнать, на чем вы остановились.

– А та история…

– Она такая длинная, что за один присест ее не расскажешь. Можете считать, что я стану платить свой долг в рассрочку. Пролог вам уже известен.

2. Лепорелло предупредил Соню, что я опоздаю на полчаса. Я вышел из такси за несколько кварталов до ее дома и поднялся вверх по улице, намеренно замедляя шаг, потому что мне самому не были ясны ни мои цели, ни мои желания.

Я, несомненно, хотел, но пока безрезультатно, разгадать смысл затеянной Лепорелло игры, понять, что скрывалось за всей этой явной нелепостью. Вот о чем мне и предстояло вести разговор с Соней, поэтому в данный момент я мог приукрасить собственное бессилие, дав себе под удобным предлогом некую отсрочку.

Главной проблемой, ближайшей проблемой, из-за которой я вдруг остановился на углу, у витрины, рядом с оградой небольшого сада, а потом останавливался еще несколько раз, была теперь сама Соня. Она мне нравилась, глупо было бы лгать себе. Но, признав сей факт, я никак не мог определить ни истинный характер этого «нравилась», ни то, куда оно может меня завести: к мимолетной интрижке или глубокому чувству. В данный момент интрижка меня соблазняла, а любовь – пугала. Хотя, правду сказать, по-своему пугала и интрижка, ведь за ней могла притаиться любовь.

Я добрел до ворот Сониного дома, прошел мимо и, не отваживаясь войти, закурил сигарету. В какой-то миг я даже решил позвонить по телефону и, извинившись, отменить встречу. Я отшвырнул окурок, но тут настроение мое переменилось, я ощутил прилив уверенности, и меня кольнула дерзкая мысль, что одержать победу над воспоминанием о Дон Хуане – это все равно что одержать победу над самим Обманщиком.

Чуть позже, пока я поднимался по лестнице, моя самоуверенность несколько сникла, и я даже вспыхнул от стыда: ведь вовсе не Обманщика, а какого-то подражателя, возможно, безумца собирался я вытеснить из ее сердца. Но стыдно мне было как раз оттого, что разум мой с таким упорством принимал за подлинное лицо этого фальшивого Дон Хуана; оттого, что снова и снова в уме я называл его этим именем, словно вопреки любым доводам рассудка уверился,