«Царь Федор Иоаннович» получил исключительно хорошую прессу. Большинство критиков отмечали режиссерский талант Станиславского и замечательные декорации В. Симова, который был известен в Берлине по Международной выставке 1896 г., где он был удостоен золотой медали за картину «Митрополит Филипп». «Успехмы имели громадный, гораздо больший, чем первый «Федор» в Москве», — писал Иван Михайлович Москвин, игравший роль царя.

Через два дня после спектакля Станиславский отбил телеграмму в Москву:

Спустя неделю в Москву ушло более подробное письмо, в котором Константин Сергеевич писал:

По поводу стоявших в последующем репертуаре «Дяди Вани» и «Трех сестер» у руководителей театра и его актеров были сомнения относительно того, поймут ли их в Германии. Чеховские постановки, осуществленные до этого в Бреславле, Эссене, Мюнхене и Берлине, не нашли понимания у зрителя, в Германии создалось мнение, что пьесы Чехова «не сценичны». Поэтому, например, О. Л. Книппер-Чехова беспокоилась перед гастролями, что «…не поймут немцы… красоты тоски русской, мечты о какой-то прекрасной жизни…».

Опасения оказались излишними. Русские смогли открыть Чехова для немецкого зрителя. Газета Tägliche Rundschau писала, что благодаря МХТ берлинским театралам «…открылась новая страна, новая культура, народность, до сих пор остававшаяся чуждой… Самый большой успех имел «Дядя Ваня»… В антракте спектакля Гауптман вышел в фойе и громогласно заявил собравшимся вокруг него зрителям: «Это самое сильное из моих сценических впечатлений, там играют не люди, а художественные боги». После спектакля он долго сидел неподвижно, со слезами на глазах. Подошедшему к нему Немировичу-Данченко писатель промолвил: «Уменя нет слов». Пьесы Гауптмана в репертуаре МХТ занимали третье место после Чехова и Ибсена. В Берлине артисты Художественного театра смогли познакомиться с выдающимся писателем и драматургом.

Чехов и сегодня остается трудным для немецкой сцены драматургом. «Я бы хорошо подумал, прежде чем ставить пьесу какого-нибудь русского драматурга, не говоря уже о Чехове», — сказал в одном из интервью Томас Остермайер.

Невероятный успех ожидал в Берлине и спектакль «На дне» по пьесе А. М. Горького. Русский писатель и драматург был тогда невероятно популярен в Германии. В своем исследовании Ольга Огородникова пишет, что только «с октября 1901 г. по май 1902 г. о Горьком было напечатано 24 статьи (для сравнения: о Толстом — 17, о Гоголе — 8,о Чехове — 2). Известность Горького в Германии стремительно росла, его произведения охотно издавали, некоторые по два-три раза за короткий промежуток времени. Показательно и то, что первое издание пьесы «На дне», которое по цензурным соображениям не могло быть осуществлено в России в неискаженном виде, вышло в Мюнхене под названием «На дне жизни» в 1902 г. Вскоре оно было переиздано на немецком языке в издательстве Ю. Мархлевского в переводе А. Шольца».

В Берлине Сатина играл Станиславский и, как писала критика, «превзошел всех исполнителей». По достоинству была оценена и замечательная игра Москвина (Лука), Качалова (Барон) и других актеров. Высокую оценку получило режиссерское решение спектакля, в котором критики отмечали «восхитительную утонченность» деталей.

Спектакль «На дне» уже имел свою историю в Германии. Под названием «Ночлежка» он с аншлагами шел здесь с 1902 г. и ко времени прибытия МХТ в Берлин выдержал свыше пятисот постановок. Притом что некоторые критики называли спектакль «безнравственным».

В течение трех лет он стоял в репертуаре театра Макса Рейнхардта, где был сыгран около 300 раз. «Ночлежка» давала прекрасную кассу и в связи с этим оказалась замешана в довольно громком скандале в среде российских и германских социалистов. В центре истории оказался уже упомянутый ранее Парвус. По ходатайству Максима Горького издательство «Знание» выдало ему доверенность на получение гонорарных отчислений от постановок пьесы в немецких театрах. За четыре года набежала солидная сумма — более 100 тысяч марок. Из них 25 % должен был получить Горький, 20 % — Парвус за услуги, остальное предназначалось РСДРП. Парвус, однако, присвоил деньги себе и растратил всю сумму «на путешествие с одной барышней по Италии». Разборка дела заняла почти три года. В конце концов Парвуса наказали по партийной линии, но денег он так и не вернул.

Увидев «На дне» в постановке МХТ, берлинские зрители смогли сравнить его с «Ночлежкой». Берлинская версия вполне выдержала сравнение с московским оригиналом, хотя были отмечены заметные отличия в трактовке образов некоторых героев пьесы. Так, например, берлинский Лука по своему интеллекту и умственному развитию стоял явно выше своих соночлежников, в то время как в московском спектакле философствующий странник был просто наделен большим опытом и вынужденным умением приспособляться к различным жизненным ситуациям.

Если перед чеховскими спектаклями волновались русские артисты, то «Доктора Штокмана» (сценический вариант пьесы «Враг народа») Г. Ибсена с обеспокоенностью ждали некоторые берлинские критики и зрители. Получив на предыдущих спектаклях изрядное представление о художественном потенциале московской труппы, ее выдающемся умении овладевать материалом, мастерски подчинять его себе, они опасались, что «Враг народа» (оригинальное название пьесы, которое в Москве по соображениям цензуры было изменено на «Доктор Штокман») окажется слишком русским. Спектакль действительно был прочитан по-другому, нежели в Германии. Но версия не оказалась хуже. Бережно сохранив основную канву произведения и главные характеристики образов, русские интерпретировали их по-своему, благодаря чему хорошо известная немецкой публике пьеса Ибсена заиграла новыми красками.