— Ты не слишком любезен. Но ничего, это дело по­правимое… Ведь я явился, чтобы дать мир твоей беспо­койной душе.

— Что это значит? — встрепенулся киммериец. — Я уж было решил, что тебе охота просто поиграть со мной!

Волшебник медленно поднялся со своего трона. Конан же почувствовал, как все его члены словно бы завязли в невидимой трясине, так что он не волен даже пошевелить головой.

— Никакой игры, Конан. Все как нельзя более се­рьезно. Я дам мир твоей душе, — повторил Слуга Судь­бы. — Жизнь Конана-варвара окончена. Конан-герой, Конан-освободитель, Конан-разрушитель — все эти персонажи, сыгранные тобой, останутся только в не­верной памяти людей. Ты начнешь другую жизнь, Ко­нан, король Аквилонии. Жизнь не во имя абстрактной справедливости, но во имя себя, ради удовлетворения твоих королевских забот и прихотей. Отдохни, Конан-киммериец. Превратись в цивилизованного владыку, пекущегося только о себе и ни о ком более. Варвар уйдет из твоей души, и тем свершится божественная месть…

— Н-н-нет!!! — в безысходном отчаянии взревел Конан; наконец-то страшный смысл задуманного ма­гистром дошел до его сознания, острым клинком вреза­ясь в израненную душу.

— Да, — спокойно и уверенно произнес маг. — Да будет так, по замыслу моему и согласно воле моего Бога…

Слуга Судьбы возложил гибкие пальцы на поверх­ность серебристого медальона, и они начали светиться неясным голубоватым светом. Вскоре этот свет охватил все тело волшебника, стремительные искорки бежали по широкому синему плащу, и весь этот поток изливал­ся на скорчившегося в бессмысленной борьбе Конана. Сам же Конан, продолжая наблюдать мага, приобретал и новые ощущения. Что-то и в самом деле происходило с его телом. Он чувствовал, как бесчисленные боевые рубцы сами собой затягиваются, живот обрастает вну­шительным слоем жира, могучие мускулы, напротив, сжимаются, съеживаются, а сам он горбится, как будто все прожитые годы сейчас, в одночасье превращают его в старика. И на фоне этих преобразований незаметно в душу его начинает закрадываться нечто ранее ему неве­домое — не то усталость, не то лень, нечто такое, отчего человек бросает все дела и спешит к мягкому дивану. Вот и теперь эта усталость души требовала забыть о прелестях бурной жизни, о подвигах и походах, о Добре и Зле, об этом жутком волшебнике, — она требовала всецело отдаться во власть отдыха и развлечений…

— Кро-о-ом! — из последних сил вскричал Конан.

И, словно откликаясь на прощальный зов измучен­ной души, вспыхнул яркий огонь. Конан видел, как Слуга Судьбы удивленно вскинул голову, и синий ка­пюшон спал, обнажив лысый, вытянутый, точно яйцо, череп. Волшебство не отступило, нет, но Конан чувст­вовал, что внезапный взрыв огня дал ему передышку.

А когда огонь исчез, киммериец увидел перед собой могучего черноволосого и чернобородого исполина, окруженного дружиной похожих на Конана воинов в серых кольчугах, с широкими длинными мечами и про­стыми железными щитами. Темные глаза чернобородо­го исполина пылали гневом, и он разжал уста:

— Последняя мольба моего излюбленного сына услышана. — Черноволосый король поднял руку, сжи­мавшую огромную боевую секиру, и его низкий, власт­ный голос зазвучал вновь: — Остановись, Брахо, пре­зренный пес! Не ты, но я вручил Конану-киммерийцу мужество и силу, и не тебе, рабу непризнанного Бога, распоряжаться ими! Отступи, повелеваю тебе!

— Ты не мой Бог, Кром Киммерийский, — холодно сказал Слуга Судьбы; впервые на его бледном бес­страстном лице появилась жестокая улыбка. — Ты не можешь повелевать мною. Равно ты не можешь и ли­шить моего Бога священного права причитающейся ему мести. Убирайся, Кром, или ты думаешь, что я не справлюсь с тобой? — И ледяной смех магистра Синих Монахов разнесся под сводами высокого тронного зала.

«Безумец, безумец, — колотилось в мозгу Конана, — как может он противопоставлять себя Богу!» Согласно верованиям киммерийцев, некогда Кром играючи сле­пил Землю, населил ее людьми и вручил этим людям единственный дар — силу, мужество и волю к справед­ливости. Легенды гласили, что, сотворив мир, Кром сразу же забыл о Земле и смертных. Но Конан знал: это не так. С небес боги пристально следят за деяниями че­ловеческими. Кром принадлежал к тем богам, которые никогда — за редчайшими исключениями — не помога­ли людям. Но однажды, в миг смертельной схватки с Ях Чиенгом, Кром все-таки вмешался в судьбу Конана, — его божественный гнев развеял порождения Тьмы и привел киммерийца к победе. И вот теперь Кром явил­ся снова, дабы защитить свой великий дар, дар, сделав­ший сына Крома самым знаменитым героем Хайбо-рии… Но и Слуга Судьбы не собирался отступать. Он снова приложил руки к загадочному медальону и, как локазалось Конану, закрыл глаза. Брахо начал стреми­тельно расти, через секунду-другую он уже был раза в три больше Крома и его воинов. Конан ужаснулся: не­ужели возможно, чтобы кто-либо взял верх над Отцом Киммерии?! Воины Крома бросились рубить гигантские ноги магистра, но, казалось, их усилия были тщет­ны; тут Конан невольно вспомнил, как столь же тщетны были попытки адских тварей одолеть человека-птицу. Привычный мир как будто рушился на глазах у кимме­рийца. Кром, казалось, был здесь уже целую вечность, но исполинский Слуга Судьбы несокрушимо стоял, пытаясь сосредоточиться и наверняка поразить кимме­рийского Бога.

И тогда Кром стал метать свои молнии. Магистра окружала защитная оболочка светящегося голубоватого тумана, но молнии Крома пробивали ее, они опуска­лись на синий плащ, прожигали его, и вот уже от белой кожи магистра поднимался сизый дымок. А молнии сыпались и сыпались; Конану показалось даже, что Брахо начал гореть. Но тут Брахо отнял руки от меда­льона, с его ладоней разлился ослепительный неживой свет. Пораженные им, попадали наземь воины Крома. А сам великий Бог, заслонившись зеркальным щитом, внезапно метнул тяжелую секиру прямо в основание пирамиды, сверкавшей на медальоне Брахо. Бледное лицо мага исказилось. Он не сумел поймать или откло­нить секиру. Оружие врезалось в медальон, и в следую­щий миг Брахо, съежившись до своих обычных разме­ров, упал на спину, лысая голова его ударилась о сапог Конана. В тот же миг киммериец ощутил освобождение от незримых пут и могущественного волшебства: он снова был Конаном-варваром, героем и сыном Крома. А Кром тем временем уже выхватил гигантский меч, висевший у него на поясе. Еще секунда — и голова Брахо покатится к ногам киммерийского Бога.

Но неведомая сила вдруг поставила магистра на ноги — как это произошло, Конан не мог понять. Длинные гибкие пальцы обхватили шею Крома.

— Мой Бог сильнее тебя! — сказал Слуга Судьбы.

Трудно было представить, но киммерийский Бог и неведомый волшебник сошлись в рукопашной. Конан подскочил к дерущимся, сжимая меч. Он уже хотел на­нести удар — неважно куца, ведь он не сомневался, что смертный не может поразить Бога, тем более Бога сво­ей родины, значит, удар получит враг, — но тут в мозгу его прозвучал суровый, повелительный голос Крома:

— Прочь, Конан! Не пристало смертному идти на выручку к Богу. Я справлюсь и сам.

Повинуясь, Конан отпрыгнул от дерущихся. И во­время: грянул грохот, яркая вспышка осветила огром­ный зал, — Кром, Брахо, а вместе с ними и все повер­женные воины киммерийского Бога исчезли. Конана тряхнуло, он ощутил, как куда-то проваливается, как стремительно падает вниз. Затем толчок, свет, он снова теряет сознание — и снова, уже в который раз, прихо­дит в себя на золотом королевском троне.