Где-то вновь глухо завыла сирена, и все в зале убежища притихли.

– Внимание-внимание, – сказал со стены громкоговоритель спокойным человеческим голосом. – Закрыть защитные сооружения.

Все кругом загудело, в глубине бетонных стен застучало, залязгало, заклацало, еще раз стукнуло и притихло. Шумел только винт вентиляции. Вдруг в колонках заиграла успокаивающая, до боли известная симфоническая мелодия. Взрослые на скамейках вновь опустили глаза в свои газеты и книги, а некоторые продолжили болтовню.

– И в каком ты классе? – спросила прекрасная Нестан.

– В девятом, – потеплев, ответил юноша.

– Ясно, – улыбнулась Тамара, – значит, мы ровесники.

– А кем работает твой папа? – спросила Мариэтта.

– Мой папа погиб, – сухо ответил Тариэл.

– А кем он раньше работал? – настойчиво спросила Нестан.

– Он был военным инженером, – ответил юноша, – это он придумал траки для автоматных лент.

– Это такие штучки, которые соединяют автомат с рюкзаком? – спросила Тамара.

– Да, это такие штучки.

– У-у, – как-то ехидно удивляясь, покивала Нестан подругам.

– Ага-а, – с таким же поддельным восхищением протянули те.

– Ты, наверное, и сам участвовал в сражениях? – спросила Нестан.

– Случалось, – пытаясь скрыть гордость, сказал Тариэл.

– Вон оно что-о, – так же кивая, покосилась Нестан на подруг.

– Ага-а, – механически протянули те.

– Да ну вас, – сказал Тариэл, поняв, что над ним смеются, и отвернулся.

– Ну, пожалуйста, не обижайся, – взмолились девочки, – мы всегда так делаем, со всеми. Честно-честно.

– Даже с каджами? – презрительно спросил гордый юноша.

– Конечно, особенно, с папой, – ответила Нестан. – Каджи, когда сердятся, у них так смешно чашуйки поднимаются.

– Да что с вас взять, – махнул рукой Тариэл и впервые улыбнулся.

Вновь глухо завыла сирена.

– Внимание-внимание, – сказал тот же спокойный и даже приятный голос. – В северных и юго-западном секторе опасность нападения миновала. Повторяю, опасность миновала. Отбой.

Люди кругом стали собираться, укладывать вещи, застегиваться, надевать шляпы.

– Ну что, пойдем? – сказала Нестан.

Они поднялись и присоединились к очереди у выхода.

– Внимание-внимание, – вновь сказал голос через колонки радио, – требуются добровольцы в юго-восточный сектор в район шпалопропиточного завода.

– Может, пойдем? – предложил Тариэл.

– Да нет, уже поздно, девять часов, – сказала Нестан. – Нас дома потеряют. Да и школьников, скорее всего, не берут.

Когда они выбрались на улицу, сирена все еще оглушительно гудела отбой. Трамваи по канатам между ярусами еще не летали, поэтому толпа не спеша брела по широким тротуарам-балконам и переходам.

– Может, зайдем в кафе? – набравшись смелости, предложил Тариэл и тут же с ужасом вспомнил, что у него не хватило денег даже на одно пирожное.

– Ладно, до завтра, – отмахнулись девочки.

– А как вас искать? – спросил он.

– Вспомнишь – найдешь! – крикнула, смеясь, Нестан, и девочки растворились в потоке людей.

* * *

Ближайшие дни мысль о прекрасной Нестан не оставляла Тариэла. Но он считал себя слишком сильным, чтобы вот так просто влюбиться. К тому же ему нужно было работать, потому что если при наборе на фронт случался перебор, то оставляли именно тех, кто хуже учился. И товарищи считали таких ребят трусами. Учеба трудно давалась Тариэлу: он не был ни усидчив, ни внимателен. Но сейчас он должен был закончить, как минимум, без «троек».

В конце концов, то есть примерно через неделю, Тариэл сломался. Как-то перед сном он сел в своей маленькой комнатке и при свете настольной лампы стал писать стихи.

Стройней твой стан, чем дуло танка,

Упруже грудь, чем дот врага,

И, словно дымная болванка,

Туманит разум красота.

Но если встречу я когда-то,

Тебя с другим под дымом труб,

То вместо храброго солдата,

Получишь мой кровавый труп.

И на меня падешь, рыдая,

Себя коря и день и ночь.

«Ты натворила это, злая!» —

Скажу я вдруг и скроюсь прочь.

Отныне каждое утро его начиналось с проверки и редакции очередного любовного стиха. Кропотливо доводя строки до совершенства по форме и содержанию, он гладил рубашку и собирал портфель. Потом ни свет ни заря отправлялся к парадному входу элитной гимназии Аспироз и подстерегал там одну из подруг Нестан. Молча вручив белоснежный конвертик, он мчался на трамвай и в свою школу являлся с опозданием. Дисциплина его стала хромать, и он начал отставать.

– Трус! – прилюдно говорил ему командир и учитель Цевелик. Все смеялись, а он краснел, молча закипая от злости.

На каждом конвертике он указывал свой обратный адрес, но ничего ни разу не получил в ответ. Наконец он стал просить и умолять черкнуть ему хотя бы просто «да» или «нет».

Пришла осень, с навесов стали сыпать бумажные листья, и подошло время двухнедельных каникул – время отправки старшеклассников на фронт.

Дела у юдолян шли плохо, людей катастрофически не хватало, кроме того, сказывалось технологическое превосходство дэвиан. Накануне у Тариэла состоялся трудный разговор с командиром Цевеликом. Учитель прервал его на первом же слове фразой: «Прости, сынок, не могу». «Войдите в мое положение, ведь я новичок, я должен доказать, что не трус. То, что я один выжил из своего старого класса – чистая случайность. Вы же сами понимаете, что иначе никто не поверит. И я обещаю, я просто буду обязан, быть самым послушным и отважным! А если я не пойду теперь в бой, то предупреждаю, что в следующей четверти мы не увидимся». «Ну, угрозами ты меня точно не возьмешь. Впрочем есть для тебя одно местечко. Но с одним условием. Нет, с двумя. Первое: ты дашь слово чести закончить этот год на „отлично“. И второе… Второе… Ты каждый день будешь чистить и смазывать мой автомат». «Спасибо, господин командир! – Тариэл отдал честь. – Разрешите идти, господин командир?»

Наконец, в последний день четверти, отчаянный Тариэл надел свою синюю парадную форму, белые перчатки и пилотку. На пояс он повесил кортик, которым награждали школьников после крещения боем, застегнул тугую шинель, надел ранец и направился в гимназию Аспироз.

Пока он стоял у парадной лестницы, у Тариэла тряслись поджилки, но он старался держать себя в руках. Наконец среди потока школьников появилась она. Тариэл видел Нестан впервые, с тех пор как они попрощались у бомбоубежища. Она показалась ему еще прекрасней, еще неприступней, и он устыдился того бреда, который посылал ей все эти дни в конвертах. Она тоже сразу заметила его и поспешила навстречу.