— Доволен, гад? — зло выдавил Тимур и заехал Дмитрию по лицу, вложив в удар всю свою силу.



Нашидни

Ближе к девяти вечера у меня сдают нервы. Я осматриваю присутствующих, которые веселятся, пьют, едят, смеются, и поднимаюсь. Иду к сцене, отбираю микрофон у ведущего и еще раз обвожу всех взглядом.

— Минуточку внимания, — говорю громко, чтобы привлечь внимание. — Спасибо всем за внимание, теплые слова и счастливые улыбки. Приятно знать, что вы всегда рядом, поддерживаете нас и понимаете. Мы с Тимом, — я перевожу взгляд на него и улыбаюсь, замечая сжатый кулак моего уже мужа и его напряженные скулы. — Мы с мужем должны покинуть вас. Вы не волнуйтесь, вскоре приедет диджей и устроит настоящую вечеринку.

— А куда вы поедете? Почему так рано? — кричат журналисты, которые так и не покинули свадьбу.

— Это секрет. Даже муж не знает, какой я ему приготовила подарок. Еще раз всем "спасибо".

Я посылаю воздушный поцелуй всем присутствующим, подхожу к Тимуру и протягивая руку. Он охватывает мою ладонь и мы уходим. Я не удивляюсь, когда вижу, как за нами поднимаются и остальные. Встают, чтобы провести нас.

Кричат поздравления, кто-то орет про брачную ночь… Я вижу подъезжающий внедорожник с бантами, наклейками, сердцами и расслабляюсь. Еще минута и придет конец этому цирку.

Прощальная фотография на память зрителям, и я забираюсь в салон машины. Едва за нами закрывается дверь, как я растекаюсь на сиденье автомобиля.

— Ловко, но могла и меня предупредить, — Тимур тоже расслабляется, ослабляет галстук на шее и шире расставляет ноги.

— Чтобы ты еще раз устроил показуху на камеру? Не уж, хватит. Там фотографий и нашим правнукам хватит посмотреть.

— Сделаем детишек? — вдруг спрашивает Тимур.

— Не в этой жизни, Байрамов, — парирую я и стаскиваю с ног туфли.

Я едва не скулю от удовольствия, когда, наконец, освобождаюсь от шпилек. Подтягиваю ноги к себе и чуть массирую, но все равно неудобно. Я хочу домой, хочу на кровать, хочу в теплую постель и спать. Пока я думаю, Тимур обхватывает мои лодыжки ладонями и тянет ноги на себя. Укладывает их на колени и проходит по моим пальцам, массирует ступни и делает так, что я издаю протяжный стон, свидетельствующий об удовольствии.

— В этой, — спокойно говорит он. — В этой, потому что я не дам тебе родить ребенка не от меня, — приглушенно добавляет Тимур.

Я могу только открыть рот и ошарашенно смотреть на него. Где-то в мыслях возникает понимание, что мы ничего не подписывали. Никакого договора или контракта. Все договоренности исключительно на словах. Можно ли верить словам Тимура? Скорее нет, чем да.

Одна мысль не успевает сменить другую, потому что его пальцы, то, как он ими управляет, заставляют забыть обо всем. О контракте, о том, что это все фарс, о его словах на счет детей. Он ловко вырисовывает моими ступнями восьмерки, легко перебирает каждый пальчик и делает так, что я готова согласиться на все. Чего только не сделает женщина, снявшая каблуки спустя восемь часов на ногах, за массаж.

— Тебе в массажисты нужно, — слабо говорю я.

— Нет, — Тимур смеется. — Я не готов на такие подвиги для кого-то еще. Только для своей жены.

Черт.

Черт.

Черт.

Сколько можно?

Я не могу выдержать этой лести, его игры на публику, того, что он говорит. Минуту назад я радовалась, что вышла замуж за этого мужчину, а сейчас мне становится противно от осознания, что он лишь играет, шутит, издевается надо мной.

Я перемещаю свои ноги на пол автомобиля и отворачиваюсь к окну. Всего пара предложений, а мне хочется плакать. Рядом с ним ни на минуту нельзя поддаваться чувствами, ни на минуту нельзя расслабляться и верить. Ничему верить нельзя.

Пока мы едем, Тимур не пытается спросить, в чем дело, не начинает разговор. Мы продолжаем поездку в полнейшей тишине. Едва машина останавливается около особняка Байрамова, как я выпрыгиваю из нее и иду в дом.

Удивительно, что здесь нет ни единого журналиста. Неужели им не любопытно посмотреть, что будет дальше? Первая брачная ночь или молодожены разъедутся по разным домам?

— Можешь не оглядываться. Я приказал всех разогнать, а ведь еще час назад тут было человек двадцать, — он усмехается и встает рядом со мной.

— Как предусмотрительно.

Тимур открывает дверь и впускает меня в дом. Не обращая на него внимания, иду наверх, закрывая дверь прямо перед его носом.

— Да, что с тобой происходит?

Тимур рычит и бьет кулаком по закрытой двери. От неожиданности я даже отпрыгиваю назад и радуюсь, что успела закрыть защелку.

— Ничего, — кричу я, а сама чувствую, как гулко бьется мое сердце.

— Почему ты так себя ведешь? Почему сейчас сбегаешь?

— А на что ты надеялся? — горько говорю я. — На брачную ночь? Что мы с тобой детей пойдем делать? Не много чести? — его вопросы выводят меня из себя.

— Выходи, Соня. Поговорим открыто.

— Нет, — решительно говорю я, потому что знаю напор Тимура. Знаю, каким он может быть. Никакого разговора не будет. Будет подавление моего мнение и его уверенность в собственной правоте.

— Выходи, Соня. Я хочу поговорить с тобой не через дверь.

— Наговорились. Хватит. Я свою часть долга выполнила. Стала тебе прекрасной женой на публике, улыбалась, светилась и даже целовалась с тобой для прессы, — с горечью в голосе произношу я. — Теперь и ты потрудись меня всем обеспечивать и сделать так, чтобы я ни в чем не нуждалась, — копирую его слова, сказанные мне в офисе. — И вот сейчас я хочу тишины и покоя, Тимурчик. Никакой брачной ночи не будет. Ты ведь не надеялся, правда? — последние фразы я говорю со стервозными нотками в голосе.

Моя маска. Моя защита от внешнего мира. Быть той, кем я не являюсь.

Я стою так близко к двери, что слышу его тяжелое дыхание. За ним следует глухой удар и ругань, от чего я закрываю глаза и надеюсь, что он не станет выламывать дверь.

Тимур стоит там, за разделяющей нас деревянной поверхностью, пару минут. Затем я слышу удаляющиеся шаги и выдыхаю. Правда, когда слышу хлопок входной двери, а затем рев автомобиля, мне больше не так спокойно. Я начинаю волноваться и думать, куда он поехал. А потом вспоминаю, как он кого-то искал на нашей свадьбе. Вдруг это и вправду была любовница, а не мой отец?

Я медленно сползаю по двери на пол и зарываюсь лицом в руки, потому что неожиданно в груди болит, а на глаза наворачиваются слезы. Я быстро смахиваю их и уверенно заверяю себя, что не стану плакать. Не стану. Именно поэтому меня удивляют капли, медленно стекающие со щек на платье. Удивляют и расстраивают, потому что я не хочу плакать. Не хочу чувствовать.