Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаешь, по-моему, Лидия Ивановна — дура.
…Наступило время чтения. Мы уселись вокруг воспитательницы. Она торжественно и как-то даже зловеще назвала имя автора, чью историю для детей полагалось нам узнать.
— Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой, — торжественно и внятно объявила она, как ведущий цирковое представление.
Казалось, сейчас из-за ее спины покажется крепенький старичок в подпоясанной рубахе и с окладистой бородой и что-нибудь послушно продекламирует, как они это делали на утренниках.
После значительной паузы, видя, что писатель не хочет появляться, воспитательница так же громогласно и многозначительно произнесла:
— «Рассказы для детей».
Вновь слегка помедлив, она с наслаждением приступила к чтению рассказа про то, как папа недосчитался слив и пообещал своим детям, что съевший вместе со сливой косточку умрет. Бедный мальчик, сынок изобретательного папы, конечно, поверил и в смятении душевном объявил, что косточку не съел, но бросил в окошко.
Покончив с назидательным рассказом, воспитательница победно и выжидающе посмотрела на детей, и те, мгновенно поняв, что от них требуется, дружно рассмеялись.
Мы, две преступницы, сильно сблизившиеся за этот долгий день, восприняли этот рассказ очень близко к сердцу.
— Лев Толстой — тоже дурак, — ожесточенно произнесла моя подружка, возвращаясь к прерванному чтением разговору о Лидии Ивановне.
— Нет! Он — просто злой, — уточнила я, боясь обидеть самым бранным словом великого русского писателя.
— Он детей своих не любит, — продолжила свои обличения моя собеседница.
Что-то в этом было…
На следующее утро, в выходной, приехала Танюсенька с гостинцами: большой банкой свежей клубники, присыпанной сахаром и книжкой Льва Толстого «Рассказы для детей». Клубнику я съела. Книжку попросила отвезти назад: нам уже читали.
Танюся любовалась, как я ем клубнику, и рассказывала, как весь вчерашний день провела в тоске и тревоге за меня. Ей весь вечер чудилось, что я ее зову.
Она услышала!
Я, совершенно счастливая, прижималась к своей единственной, ненаглядной.
Жизнь продолжалась и была полна чудес.
Что-то очень важное поняла я для себя именно после того случая с духами. Это переживание оставило глубокий след в душе.
Вопрос: «Как же так можно?»
Желание: отстраниться от людей, подобных Лидии Ивановне.
Понимание: страшна только смерть близких, не своя собственная.
Истина: «Не верь чужим словам, пока лично не убедишься в их правдивости».
Главное: не жди милости и снисхождения от тех, кто над тобой.
Четкие формулировки — это, конечно, из дня сегодняшнего. Однако ощущение: «Не жди пощады и не верь чужому» оказалось фундаментом моих представлений о действительности. Так что — спасибо Лидии Ивановне и ее незабываемым духам.
Проезд Девичьего поля я очень любила за сквер, казавшийся лесом из-за огромных старых деревьев, а еще за здание Академии имени Фрунзе. Оно выглядело очень торжественным. Сочетание красного мрамора и черных колонн, часовые у входа, подтянутые офицеры, поднимающиеся по широкой лестнице, — все время хотелось на все это смотреть.
А Садовую Кудринскую много за что можно было любить. Особенно за зоопарк рядом, за Филатовскую больницу, где я все-таки стала героем, и еще — за Гастроном на площади Восстания. Сейчас это снова Кудринская площадь. Но все детство я знала и любила площадь Восстания.
Когда я добаливала свои бесконечные болезни, меня отвозили на Кудринскую, к тете Ане, остававшейся дома. На улицу мне уже разрешалось, а сад пока еще нет — раньше положенного срока врач в группу не допустит.
Счастливое время! Каждое утро, когда все расходились по делам, мы с Анечкой шли в Высотный гастроном, чтобы купить все для обеда и ужина. Холодильников тогда не было (даже трудно себе представить такое, но факт), поэтому приходилось покупать только немножко еды, на один день, иначе испортится.
— Ну, что? Собираемся в Гастроном? — предлагает Анечка.
— В Гастроном! — радуюсь я.
Вот мы идем, и я повторяю стихи. Их, кажется, маленькая Женечка еще придумала:
Площадь Восстания,
Высотное здание,
Квартира двадцать восемь —
И до свидания.
Смысла особого нет. Но есть какой-то радостный ритм. Вот я и повторяю, повторяю…
В Гастрономе очень вкусно пахнет всегда. И красота же вокруг! Зеркала, мраморные прилавки, колонны. Настоящий дворец. Мы переходим из одного зала с колоннами в другой. В каждом зале продается свое: где-то макароны, мука, крупа — бакалейные товары; где-то — конфеты, торты, зефир, пастила, пряники, баранки. А есть еще рыбный зал: там в огромном бассейне плавает живая рыба. Я даже видела самую настоящую щуку с картинки из сказки. И карпа… Много кого.
Чаще всего Анечка покупает селедку. Сельдь Атлантическую. Выбирает самую красивую. Продавщица взвешивает, заворачивает в бумагу хорошенько.
В мясном отделе нарисована корова. Она квадратами поделена на куски. Эти куски на картинке разноцветные. Самые красные части на картинке — самые хорошие. Но все равно в мясном отделе скучно и всегда много народу.
А мой любимый зал — колбасный и сырный. Вот там пахнет — так пахнет! Очень вкусно!
Анечка покупает 200 граммов докторской колбаски, 200 граммов сыра — на один раз всем поесть хватит. Продавщица спрашивает:
— Вам куском или нарезать?
— Нарежьте, пожалуйста, — просит Анечка.
Так, как умеют нарезать сыр и колбасу продавщицы в Высотке, не умеет никто: тоненько-тоненько. Кусочки получаются совсем прозрачные. Взвешивает она сыр и колбасу на прозрачной папиросной бумаге. А потом еще заворачивает в желтовато-серые плотные листы.
Мы берем свои покупки и отходим к мраморному столу для покупателей. Начинается мой любимый ритуал. Анечка разворачивает пакетик с сыром:
— Хочешь попробовать кусочек?
— Хочу!
И она дает мне сыр — не голой рукой, Боже упаси, а кусочком оберточной бумаги, прямо в рот.
Сыр пахнет вкусно-превкусно!
Как никогда потом!
Наступает очередь колбаски. Я снова пробую. Вкусно!
Покупки домой мы несем вместе: у меня есть специальная маленькая сумочка, чтобы что-то нести. Мы же две хозяйки, я хочу помочь!
Анечка с сумкой, а я с сумочкой. Но ничего! Я вырасту и буду все для всех носить сама. А они — пусть отдыхают.
— До свидания, Высотное здание! До завтра!