Глаза мои были закрыты, но уши работали, как локаторы. Я уже подошел к той зоне, где меня должны искать спецназовцы другой дивизии.

У них задание четкое и недвусмысленное – не дать мне добраться до контрольного пункта, который находился в укромном местечке на горном перевале.

Пока я плелся по пустыне, горы постепенно выросли из неширокой, отороченной зубчиками пиков ленты в голубовато-синюю стену с башнями, прячущимися в облаках. Они уже заполнили весь горизонт, и чудилось, до них рукой подать, но я знал – мне еще топать и топать.

А силы были на исходе…

Свой НЗ – неприкосновенный запас – я прикончил вчера вечером, и все же временами мне казалось, что не ел я по меньшей мере с неделю. Но про то, что кишки марш играют, – ладно, а вот вода… С нею у меня и впрямь напряженка.

Не раз и не два я с благодарностью вспоминал прапорщика Лесняка – его фляга помогла мне одолеть приличный отрезок маршрута гораздо быстрее расчетного времени. Благодаря ей я шел не только по ночам, но и днем.

Правда, такая дерзость могла мне выйти боком – коллеги из соседней десантной дивизии тоже не пальцем деланные и опыта в подобных играх в "кошки-мышки" им не занимать. Но я надеялся на некоторую рутинность, стандартность мышления, вообще присущую всем военным людям, скованным по рукам и ногам армейской библией – уставом, регламентирующим не только образ жизни и поведение, а и выправляющим мозговые извилины…

Какой-то посторонний звук бесцеремонно ворвался в мои размышления и мечтания и начал топтаться в голове, как слон в посудной лавке. Он еще только коснулся ушных перепонок, а я уже зарывался в песок, словно тушканчик. Отработанный до автоматизма годами тренировок инстинкт самосохранения и постоянная готовность нанести удар первым бросили меня на землю прежде, чем я сообразил, что случилось.

И только когда на поверхности осталось лишь полуприкрытое беретом лицо, я посмотрел в сторону назойливого жужжания, постепенно перерастающего в рокот.

Камуфлированный армейский вертолет летел на предельно низкой высоте. Когда его винты просвистели у меня над головой, я заметил в открытой кабине наблюдателя с биноклем. Значит, нас уже ищут. Похоже, у наших "противников" котелок тоже варит.

Конечно, у них нет особых иллюзий на тот предмет, что диверсанты 173-го разведбата будут вышагивать средь бела дня по пустыне, как на параде. Но и на самую хитрую дырку есть костыль с винтом, и при определенном опыте и некоторой доле везения можно засечь любую маскировку.

Минут через пятнадцать вертолет возвратился, но уже пролетел ближе к горам. Видимо, какой-то умник у соседей додумался "заплести пряжу" – барражировать из глубины пустыни до предгорья зигзагами.

Резонно. Теперь мне, к сожалению, ничего иного не остается, как отправиться на боковую. Да и пора: солнце уже вскарабкалось почти в центр небесного купола и вовсю раскочегаривало свой термоядерный котел.

Подождав, пока не затихнет надоедливый вертолетный зуд, я нашел подходящий бархан, выкопал неглубокую ямку и приладил над нею импровизированный тент из легкой парусиновой плащ-палатки песочного цвета, испещренной бесформенными коричневатыми пятнами.

Четыре прута, к которым я привязал вожделенную тень, мне удалось разыскать по пути; я их выстрогал из веток какого-то рахитичного кустарника, невесть каким образом угнездившегося в этом желтом аду.

С удовлетворением осмотрев нехитрую конструкцию, я еще раз внимательно окинул взглядом окрестности и тяжело вздохнул: ни хрена себе пляж отгрохали…

С этой удивительно свежей и оригинальной мыслью я заполз в свое убежище и уснул сразу, как только голова коснулась "подушки" – многострадального РД…

Очнулся я от забытья, которое трудно было назвать сном, под вечер. Солнце размером с огромную тыкву, к моей большой радости, уже уткнулось самодовольной рожей в скальный хребет и вот-вот должно было сплющиться, как проколотый детский шарик.

Длинные тени пиков окрасили пустыню на западе в серый цвет; они неторопливо, но уверенно приближались к моему укрытию. От них временами веяло желанной прохладой – легкий низовой ветерок перепрыгивал с бархана на бархан, слизывал их остроконечные гребни, которые с тихим убаюкивающим шорохом стекали по склонам многочисленными песчаными ручейками.

Десантнику собраться в дорогу, что бедняку подпоясаться. Не прошло и пяти минут после подъема, как я уже вышагивал по пробуждающейся от дневного безмолвия и все еще полыхающей сухим жаром пустыне.

Сгущались вечерние тени, какая-то живность – большей частью мелюзга – порскала из-под ног, тут же растворяясь в песчаных волнах; синеющая косынка неба на востоке покрылась звездными блестками… а я все шел и шел…

Иногда я пытался бежать трусцой – на участках, где почва была потверже, – но в основном плелся, как старая кляча, с трудом вытаскивая ставшие ватными ноги из почти сплошных зыбунов.

Рассвет застал меня, что называется, в ауте. Я валялся, словно полудохлый сом, судорожно разевая рот и привалившись спиной к каменному обломку величиной с БМП.

Моя несчастная душа переместилась в мочевой пузырь, но заставить себя встать и облегчиться, как подобает джентльмену, я был не в состоянии. Уж как я там приспособился и сколько сил на это затратил, одному небу известно.

А оно уже пламенело на востоке, предвещая полную ясность в наших взаимоотношениях.

Немного отдышавшись, я достал флягу с поистине драгоценной жидкостью и, превозмогая судорожное желание выпить ее до дна, сделал три затяжных глотка, пропуская воду в пересохшее горло по капле.

Полегчало. Но ненадолго: приласкав склеившиеся стенки пустого желудка, вода разбудила продремавший ночь зверский голод.

Самое интересное: я почему-то не предавался мечтаниям о сочном шашлыке, любимом заливном и прочих гастрономических изысках, что было так естественно в моем незавидном состоянии, а ругал себя последними словами за преступную недальновидность и халатность – сколько ящериц плуталось под ногами вечерней порой, а я поленился даже нагнуться.

Конечно, мясо этих, не блещущих красотой, созданий трудно назвать съедобным, но, по сравнению с той гадостью, которую мне приходилось есть в горах Афгана, оно было просто деликатесом.

Да, брат Волкодав, все-таки придется перейти на подножный корм. Иначе вместо цветущего двадцатисемилетнего здоровяка ростом под два метра на нашу базу привезут мумию дистрофика.

Я невольно потрогал пояс, где висела плоская коробочка радиомаяка. Стоит только щелкнуть этой хреновиной и нажать на вон ту штуковину, и спустя два или три часа прилетит "винтокрылый мусоршмитт" – так во время учений мы называли вертолет "Скорой помощи".

Представив на миг, как меня будут отсюда вытаскивать, словно дерьмо из проруби, я даже забыл о голодном бунте в желудке. Вот уж медбратья позабавятся и позубоскалят всласть – как же, самого Волкодава затарили, будто трахнутую молью баранью шкуру.