Она выделила Адама из всех прочих пришельцев, и ее лицо розовеет от злости. В палату вбегают два больничных охранника и два санитара.

— Слышь, это что, Брук Вега была? — спрашивает один, налетая на Фитци и толкая его к выходу.

— Кажись, да, — отвечает второй, хватая Сару и выставляя ее за дверь.

Ким заметила меня и кричит:

— Адам, она здесь! — Потом поворачивается посмотреть на меня, и крик застревает у нее в горле. — Она здесь, — повторяет Ким, только уже дрожащим от слез голосом.

Адам слышит ее и, увернувшись от медсестер, пробирается ко мне. И вот он здесь, в изножье моей кровати, тянет руку, чтобы коснуться меня. Его рука все ближе. Неожиданно я вспоминаю о нашем первом поцелуе после концерта Йо-Йо Ма — я тогда не представляла, как сильно хочу ощутить его губы на своих, пока поцелуй не стал неизбежен. Я и сейчас не понимала, до какой степени жажду его прикосновения, пока его руки почти не дотянулись до меня.

Почти. Но внезапно он отодвигается от меня. Двое охранников держат его за плечи и волокут назад. Один также хватает за локоть Ким и выпроваживает ее. Теперь она сникла и не оказывает сопротивления.

Брук все еще поет в коридоре. Увидев Адама, она замолкает.

— Прости, дорогой, — говорит она. — Мне надо валить, пока я не пропустила концерт. Или пока меня не арестовали, — и она уходит по коридору, а за ней бегут два санитара, моля об автографе.

— Вызовите полицию, — надсадно кричит старшая медсестра. — Пусть его арестуют.

— Мы уведем его вниз, в службу безопасности. Такой порядок, — говорит один охранник.

— Мы не можем арестовывать, — добавляет другой.

— Просто уберите его из моей палаты. — Она фыркает и отворачивается. — Мисс Рамирес, я очень надеюсь, что не вы подстрекали это хулиганье.

— Конечно нет. Я была в кладовой и пропустила весь тарарам, — отвечает та.

Она превосходно умеет врать, так что ее лицо ничего не выдает.

Старшая медсестра хлопает в ладоши.

— Все, шоу закончилось. Возвращайтесь к работе.

Я иду следом за Адамом и Ким, которых ведут к лифтам, и запрыгиваю с ними. Ким выглядит ошеломленной и заторможенной, как будто кто-то нажал ей кнопку перезагрузки и теперь она медленно приходит в себя. Губы Адама сжаты в тонкую линию. То ли он собирается заплакать, то ли кинуться на охранника с кулаками. Для его блага, я надеюсь, что первое. Для себя — что второе.

Внизу охранники подталкивают Ким и Адама к коридору, по сторонам которого тянутся темные кабинеты. Они уже собираются войти в одну из немногих освещенных комнат, и тут я слышу, как кто-то громко зовет:

— Адам! Стой. Это ты?

— Уиллоу? — кричит Адам.

— Уиллоу? — бормочет Ким.

— Простите, куда вы их ведете? — кричит Уиллоу охранникам, бегом направляясь к ним.

— Извините, но этих двоих поймали, когда они пытались вломиться в палату интенсивной терапии, — объясняет один охранник.

— Только потому, что они нас не впускали, — вяло поясняет Ким.

Уиллоу догоняет их. На ней все еще форма медсестры, и это странно: обычно она снимает то, что называет «высокой модой для ортопедии», как можно скорее. Ее длинные темно-рыжие кудри выглядят неопрятными и сальными, как будто она забывала их мыть последние несколько недель, а щеки, обычно розовые, как яблочки, теперь бледны.

— Извините. Я дипломированная медсестра из Сидар-Крик. Я здесь стажировалась, так что, если хотите, мы можем пойти прямо к Ричарду Карутерсу.

— Это кто? — спрашивает один охранник.

— Директор по связям с общественностью, — поясняет другой, потом поворачивается к Уиллоу. — Его нет, его рабочий день давно закончился.

— У меня есть его домашний телефон, — говорит Уиллоу, размахивая своим сотовым, словно оружием. — Сомневаюсь, что он будет доволен, если я позвоню ему и расскажу, как в его больнице обращаются с человеком, который пытается навестить свою тяжело раненную девушку. Вы знаете, что директор ценит сострадание так же высоко, как и эффективность, и что так не стоит поступать с влюбленными.

— Мы просто выполняем свою работу, мэм. Нам велели.

— Как насчет того, что я спасу вас двоих от нагоняя и уведу их? Семья пациентки вся собралась наверху. Они ждут, что эти двое к ним присоединятся. А если у вас возникнут проблемы, попросите мистера Карутерса связаться со мной. — Она вытаскивает из сумочки визитку и протягивает охранникам. Один из них смотрит на карточку, потом передает другому, который тоже разглядывает ее и пожимает плечами.

— Заодно и от бумажной работы избавимся, — говорит он и отпускает Адама, чье тело обмякает, будто пугало, снятое со столба. — Прости, парень, — говорит он Адаму, отряхивая его плечи.

— Надеюсь, с твоей девушкой все будет в порядке, — мямлит второй, и они исчезают в направлении каких-то светящихся автоматов.

Ким, до этого видевшая Уиллоу всего дважды, бросается ей на шею.

— Спасибо, — бормочет она в плечо Уиллоу.

Та обнимает ее в ответ и гладит по плечам, прежде чем отпустить. Потом вытирает глаза и выдает ломкий нервный смешок.

— О чем, блин, вы только думали?

— Я хочу видеть Мию, — говорит Адам.

Уиллоу поворачивается к нему и вдруг съеживается, как будто кто-то открыл внутри ее клапан, выпустив весь воздух. Она протягивает руку и касается щеки Адама.

— Конечно, ты хочешь. — Она вытирает глаза тыльной стороной ладони.

— С вами все в порядке? — спрашивает Ким.

Уиллоу игнорирует вопрос.

— Пойдем посмотрим, как можно провести тебя к Мие.

При этих словах Адам оживляется.

— Думаете, у вас получится? У той старой медсестры на меня зуб.

— Если эта старая медсестра — та, о ком я думаю, то не имеет значения, есть ли у нее на тебя зуб. Это не ее дело. Давайте пойдем к родственникам Мии, а потом я выясню, кто здесь отвечает за нарушения правил, и проведу тебя к твоей девушке. Ты ей нужен сейчас. Больше чем когда-либо.

Адам кружится на месте и обнимает Уиллоу с такой силой, что ее ноги отрываются от земли.

Уиллоу всегда приходит на помощь. Точно так же она спасла Генри, папиного лучшего друга из его группы, который раньше был безнадежным пьяницей и гулякой. Когда они с Уиллоу встречались уже несколько недель, она велела ему завязать и привести себя в порядок — или до свидания. Папа утверждал, что куча девиц предъявляли Генри ультиматумы, пытаясь заставить его остепениться, и все они остались рыдать на обочине. Но когда Уиллоу упаковала свою зубную щетку и посоветовала Генри повзрослеть, рыдал уже Генри. Потом он осушил слезы, повзрослел и стал трезвым и моногамным. И вот прошло уже восемь лет, у них есть ребенок. Уиллоу в этом плане просто волшебница. Возможно, поэтому, после того как они с Генри сошлись, она стала маминой лучшей подругой — она такая же жесткая, как гвоздь, мягкая, как котенок, феминистская стерва. И возможно, поэтому она была одной из любимиц папы, хотя ненавидела «Рамонз» и считала бейсбол тоской зеленой, в то время как папа жил ради «Рамонз» и почитал бейсбол религиозным орденом.