Да и чего тут воровать?

Василий обернулся вкруг себя, оглядывая неприютное поле, местами поросшее рябинником, березками или даже елками. Все проваленное, словно по нему взад и вперед гоняли тяжелую технику. И трава росла неопрятная, клочковатая, местами густо, местами лысо. А местами под горло кустились крапива и бурьян, репейник да полынь. Жгуче пахли.

В ухоженных местах такие не растут.

И кресты тут были странные, наклоненные. Какие выше, которые и ниже. И резные из себя, боченистые. Посеревшие, потресканные от ветра и дождей со всем своими кругами и завитушками. Даже и не кресты вовсе, а скорее такие плоские домики с крышами. Или круглокрылые меленки высотой до колена. Или вовсе кое-как сколоченные серые дощечки.

Волк жалобно завыл, усевшись на хвост. Василий поддержал. Луша шикнула на обоих. Но по лицу было видно, что ей тоже не очень здесь нравится.

Еще на кладбище была церковка или часовенка — Василий не сильно знал, чем одна отличается от другой, размерами что ли? Так эта была меньше хатки. Обомшелый деревянный сруб в гуще кустов сирени, по которым перепархивали воробьи и красногрудые, такие же мелкие птички — малиновки? Зяблики?

Еще и какая-то звонкоголосо пела в кустах. Василий отвлекся на пташку с острым желанием поймать. Но от Луши отбегать не хотелось. Он поглядел на небо с круглым солнцем. Ярко-малиновое, огромное, оно катилось к окоему в розовые с серым облака. На дождь что ли?

По крайней мере, желание бегать по кладбищу в одиночку отбило начисто.

И баюн опять сосредоточился на церквушке, от которой, как и от других предметов, падала долгая вечерняя тень. Покосившаяся дверь была крепко заперта на навесной замок, а на дощатой крыше торчала луковка, собранная из изящных, хоть и почерневших деревянных планочек. Мастерская работа. Словно тут прошлись тем же волшебным топором, которым сделана была Дормидонтова с Анной изба.

Припомнились Василию и те топоры, что мастрячили арену для гладиаторских боев, на которой он сошелся со стрельцом Андреем. Он передернулся, и шерсть встала дыбом. Криминальная бабка что, еще и волшебными топорами приторговывает?

Думать о карге было неприятно, и Василий сосредоточился на деле.

Времени до темени оставалось ровно столько, чтобы осмотреть могилу — вскрывал ли ее кто, чтобы вытащить сапоги. Ну и поверхностно оглядеть само кладбище. А там уже будет видно.

Анна с Николаем объяснили все точно: хоронили Дормидонта на северном краю, под лещиной. Уж больно он орешки любил, сокрушалась вдова.

И сейчас орехи с лещины можно было стряхивать горстями. Но детективы застыли, не пытаясь сорвать хоть один. Неприглядную могилу разрыли когтищами. И размер этих когтей явно превосходил когти волка или Василия. Тут мастодонт какой-то рыл, тьфу ты, саблезубый тигр. Ну или серпами.

Хотя чего выпендриваться? Земля рыхлая, ее и голыми руками раскидать можно, подумал Василий, сторожко поглядывая по сторонам и принюхиваясь. Волк тоже нюхал, как черт.

Луша с лупой рассматривала и зарисовывала все подозрительное. А солнце медленно заходило.

— Солнышко, ведрышко, — девушка обратила наверх лицо, —

Погоди, посвети.

Дай преступника найти.

Показалось ли Василию, но вдруг свет стал ярче, мир четче, а тени перестали удлиняться. А участковый детектив забегала вдвое быстрее.

— Разрешения на эксгумацию у нас нет. Ну и не нужно, тут и без нас все раскопали, — Луша громко фыркнула.

Похоже, участковый детектив тут неплохо ориентировалась и знала, где могильщики прячут инвентарь. Извлекла из кустов за часовней лопату и разгребла жиденький песчаный холмик меж затравелыми краями. Показался криво лежащий гроб.

Луша зафиксировала в блокноте его положение и подергала крышку. Сосновые доски пошли широкими трещинами, на них тоже имелись следы когтей. Волк сердито зарычал. Василий отозвался стоном и сморщил нос. Воняло омерзительно. А крышка была выбита из вечка и легко приподнялась даже без ломика.

Все трое заглянули в темную щель. Ничего, кроме вони и вышитой розами думки, внутри не было. Никаких сапог. Да что сапоги! Покойник исчез целиком. На сосновых светлых боках домовины имелись затесы и полосы черной крови.

— И вот как теперь определить, пропали ли сапоги, если самого покойника нет? Искать! — скомандовала Луша остальным.

Честно сказать, Василий был уверен, что Дормидонта съели. Это самое с когтями-серпами. Медведка прямоходящая. Дорылась и употребила. И если бы это кладбище осматривали чаще по жалобам родственников, могло оказаться, что и другие могилы пусты. Вон как тут перекопано все. И трава проплешинами. Интересно, а могильщики или сторожа тут ночуют? И если да, то где?

Никакой сторожки он не видел, сколько ни вертел головой. Или она в лесу подальше, или деревенские управляются, как могут: кого наймут, те и копают. А сторожить тут тем более нечего.

Василию отчаянно хотелось дать деру. Мысли беспорядочно скакали в голове, как птички по веткам. Поют, глупышки, заливаются в кустах, а как солнце сядет…

— Ищите, мои хорошие, — Луша потрепала баюна и волка по головам. — Если птахи не беспокоятся и поют, значит, ничего страшного здесь нет.

Но сама незаметно отстегнула пуговку на кобуре с табельным оружием.

Баюн брезгливо принюхался.

Здесь вот пахло, не как фальшивые тещины сапоги, а правильно. То есть, неправильно. Тленом, разрытой землей. И какой-то дрянью, ничего не имеющей общего с миром живых. И следы эти путались, скрещивались, переплетались, словно кто-то за кем-то гонялся по этому кладбищу. Ну или что-то. Но определить, который след появился позже, который раньше, Василий уже не мог. Психи какие-то, маньяки тут кружили, что ли?

Волку тоже все это определенно не нравилось. Он жался к Лушиному бедру и тихонько подвывал. Но нюхал.

Иногда следы пропадали, словно какое-то время преступник летел по воздуху. А ветер запахи сдувает куда быстрее, чем они исчезают на земле. И появлялись снова. А пару раз даже вышли за кладбищенские границы.

Солнце между тем все же опускалась, и туман обнимал кресты молочными руками. Птицы замолчали. Тишина делалась какой-то уж очень глухой. Только глухо скрипели, раскачиваясь верхушками под ветром, старые деревья. Брызнул дождь.

Луша посмотрела в ту сторону, где оставила мотоцикл. Сейчас бы фару включить, и домой, к теплой печке, здоровым запахам. И еде.

Но неуемная девица поскакала к часовенке. Пришлось мохнатым мужчинам спешить за ней. Замок на двери свисал на дужке, протянутой в два кольца. Словно те же когтищи-серпы, что раскопали Дормидонтову могилу, торопясь перебили дужку у основания, потому что не смогли открыть. Ну да, попробуй такими когтищами справиться с ключом, пусть себе и амбарным.

От замка воняло ржой, железом и тухлятиной. Луша