я желаю растянуть как можно дольше, ведь ожидание наслаждения не менее прекрасно, чем само удовольствие. Поэтому останавливаю Ахматгариева, положив руки на его грудь.

Мужчина наклоняется к моему уху и шепчет:

— Не знаю, чего ты добиваешься, Тыковка, но клянусь, у меня скоро сорвёт все предохранители.

И набрасывается на меня, как дикий голодный зверь. Я открываюсь этому человеку, отдавая себя без остатка, ничего не утаивая и забирая в обмен всё, о чём мечтала тайком, любуясь Маратом. Я проигрываю самой себе в борьбе за свободу сердца, хотя с самой первой встречи с Маратом прекрасно понимала, что шансов победить у меня не было.

Он моя любовь. Моя судьба. И пусть это наваждение, и вскоре Ахматгариев снова исчезнет из моей жизни, с головой нырнув в спортивную жизнь, я буду ждать следующего года, чтобы ещё раз посмотреть на свою первую любовь. Сказать «Привет» и улыбнуться без слёз. Ведь я его очень…

— Люблю, — произносим одновременно и, глядя друг другу в глаза, смеёмся такому единодушию.

Я принадлежу Марату, а он мой в этот миг, и это самый счастливый день в моей жизни.

— Всё. Одевайся! — вдруг меняет тон Ахматгариев.

У меня брови ползут на лоб от изумления.

— Жить надоело?

Марат смеётся, но потихоньку выталкивает меня с кровати.

— Ты обещала примерить подарок.

— Вот ты о чём! — веселюсь я и, закутываясь в покрывало, качаю головой. — Я уже решила, что ты получил, что хотел, и решил меня выставить.

— Не-е-е! — он хватается за край покрывала и пытается его с меня стянуть. — Получил я далеко не всё, что хотел, моя Тыковка! Но если наброшусь на тебя без какого-либо перерыва, ты устанешь и сойдёшь с дистанции. Одышка замучает, в обморок упадёшь, и придётся снова обращаться к врачам.

— Ой-ой, — я выскользнула из его рук и покачала головой. — Было всего раз, а ты будешь припоминать мне это до самой смерти?

— Именно так, — щурится он, и у меня ёкает в груди.

Неужели, он намекает на «долго и счастливо»? Испытываю невероятный прилив сил и желания.

— Скоро вернусь, — жарко шепчу мужчине и подмигиваю. — Никуда не уходи!

Сбегаю по лестнице, едва не запутываюсь в покрывале, но в последний момент хватаюсь за перила и удерживаюсь.

— Ох, это было близко, — запоздало пугаюсь, а потом смотрю на коробку. — Вот оно!

Бельё изумительное! Крупная кружевная сеточка очень эластичная, и у меня не возникает сомнений, что я влезу. Надев, с боязнью поворачиваюсь к зеркалу, опасаясь увидеть колбасу в обвязке, но замираю, потрясённая собственным отражением.

Комбидресс очень откровенный! Он оставляет взору всё самое интимное, а бочка и животик прикрывает и даже немножко подтягивает. Дерзко и красиво. Впервые понимаю, что у меня привлекательное тело. Да, оно не соответствует стандартам, но по-своему гармонично и выглядит женственно.

— Ты божественна, — слышу хриплый голос Марата и поворачиваюсь к лестнице.

Мужчина смотрит на меня так, что сердце пропускает сразу несколько ударов.

— Перерыв закончен, — выпаливает обнажённый Ахматгариев и, стремительно приближаясь ко мне, сжимает в объятиях. — Второй раунд, Тыковка!

Внезапно дверь распахивается, и на пороге мы видим маму и Дамира с чемоданом. Улыбки родителей гаснут, глаза расширяются. Но хуже того, что они не одни. При виде высокого мускулистого мужчины Марат крупно вздрагивает:

— Тренер?

Глава 32. Всё не так!

Я бы лучше ещё десять марафонов пробежала, честно! Даже если бы умерла после этого, это не так ужасно, как оказаться перед мамой, её мужем и совершенно незнакомым человеком в красной сеточке с кружевами на все свои обнажённые сто килограмм!

И пусть Марат быстро закрыл меня своим телом, я осознаю, что уже поздно. Неожиданные гости прекрасно всё успели рассмотреть. Жаль, что я, как Ахматгариев, не догадалась надеть штаны без дырок…

Позор-то какой!

— Таня, — лепечет мама, которая превратилась в соляной столб, но теперь начинает оттаивать. — Что ты делаешь?

«Будто не понятно, что!» — кусаю губы и в панике цепляюсь за мужчину.

Дамир срывается с места, на ходу сбрасывая пальто, и закрывает меня им, а после смотрит на Марата так, что удивляюсь, как тот не задымился.

— С тобой позже поговорим. Сначала обсуди дела с тренером. — И добавляет почти рыча: — На улице!

Тренера в дверях уже нет, и я не знаю, когда он ушёл. Ахматгариев кивает и смотрит на меня. С трудом разжимаю пальцы, отмечая, что на торсе мужчины остаются следы от ногтей, но Марат даже не кривится. Стоит с каменным выражением лица, когда мама подхватывает с дивана покрывало и укутывает меня, а потом выходит из дома.

Мама и её муж ведут меня к лестнице, и я бормочу в жутком смятении:

— Простите, мы не ожидали, что вы так рано вернётесь.

— Мы это и так поняли, — невесело фыркает мама и открывает дверь в мою комнату, до того, как я успеваю её остановить. И замирает, хлопая ресницами: — Что… Что это такое?!

Зажмуриваюсь, не желая смотреть на сломанную кровать.

— Это не то, что вы подумали…

Неожиданно мне прилетает подзатыльник.

— Да как ты могла?!

— Света, это моя вина, — вступается Дамир и оттесняет мою маму к выходу. — Я плохо воспитал сына. Но он у меня получит!

— Не говори ерунды, — злится мама и тычет в меня пальцем. — Будто я свою дочь не знаю. Если бы она не захотела, ничего не было! Я же просила не влюбляться в брата!..

— Он мне не родной брат, — поспешно вставляю я.

— Ты мне ещё поговори! — в сердцах топает мама. — Ты хоть понимаешь, в каком свете ты нас всех выставила?

— Светочка, Таня не может быть единственной виновной, — не отступает Дамир, но мама не слушает.

— Я разочарована в тебе!

Вдруг начинает плакать, и у меня сердце проваливается в желудок. Руки трясутся, мысли путаются. Так хочется сказать, что мы с Маратом уже взрослые, что отношения — это нормально, но не удаётся выдавить и слова. К горлу подкатывает ком, на глаза набегают слёзы.

Только и могу, что топтаться рядом со сломанной кроватью и кутаться в покрывало, проклиная сексуальный красный наряд.

— Света, тебе надо успокоиться, — Дамир осторожно уводит жену и бросает на меня взгляд, от которого сначала хочется сжаться, но отчим и не думает меня корить. — Таня, пожалуйста, оденься и поставь чайник. Думаю, нам всем стоит поговорить.

— Хорошо, — киваю и, ощутив бессилие, медленно сажусь на кровать.

О том, что она сломана, вспоминаю уже на полу. Но боль в бедре будто отрезвляет, вырывая из ступора, и я подскакиваю. Стремительно запираю