изображены сцены охоты: раненые существа, пронзенные множеством стрел, истекают кровью на покрытой разноцветной листвой земле. На небольшом столике стоят таз и кувшин с водой, на стене виднеется несколько крючков.

Я обхожу комнату в поисках отверстий для слежки, тайных проходов и скрытых угроз. От этого места у меня чешется все тело. И хотя здесь тепло и нет никакого льда, оно безумно напоминает мне Двор Зубов. Я хочу оказаться как можно дальше отсюда.

Опускаюсь на кровать и начинаю считать до ста в надежде побороть панику.

Когда дохожу до восьмидесяти восьми, дверь открывается и в комнату заходит Оук.

– Я договорился, чтобы вас приняла королевская швея.

Мой взгляд устремляется к ямочке на его шее, виднеющейся из-под воротника. Стараюсь не смотреть ему в глаза.

Изрекающий любовь.

– Не хочу никуда идти.

Мне хочется только одного: свернуться клубочком и не двигаться с места, пока не придет время покидать Двор Бабочек.

Оук, похоже, не верит своим ушам.

– Но вы не можете пойти на пир в таком виде!

Смотрю на роскошный наряд принца, и мои щеки краснеют от стыда.

Это несправедливо. Я уже много недель не была такой чистой, как сейчас. Конечно, в платье есть дыры, весь подол истрепан, а в некоторых местах ткань истончилась настолько, что вот-вот порвется, но оно все-таки мое.

– Если я вас позорю, оставьте меня в этой комнате, – рычу в надежде, что он согласится.

– Если пойдете на пир в своей одежде, то создастся впечатление, что Эльфхейм вас не ценит, а при Дворе Бабочек это небезопасно, – говорит он.

Я бросаю на него хмурый взгляд. Мне совсем не хочется прислушиваться к голосу разума.

Принц вздыхает и откидывает волосы со своих лисьих глаз.

– Если вы останетесь в своих покоях, Тирнану придется за вами приглядывать, а ему страшно хочется отведать сладких вин, которые здесь подают, а также услышать местные песни. Так что вставайте, пожалуйста. А завтра сможете снова надеть свое старое платье.

Пристыженная, я поднимаюсь с кровати и следую за ним.

Из-за двери, ведущей в комнату швеи, доносится жутковатая песенка. Я чувствую магию, которая плотными сгустками вырывается наружу. Какое бы существо ни находилось в этих покоях, оно обладает силой.

Бросаю на Оука предостерегающий взгляд, но он все равно стучится.

Песенка обрывается.

– Кто хочет попасть в покои Хабетрот? – раздается чей-то шепот.

Оук смотрит на меня, приподняв бровь, как будто рассчитывает, что на этот вопрос отвечу я.

– Сурен, чьи одеяния являются неподобающими по мнению одного несносного принца, хотя я лично видела, как люди приходят на празднества обнаженными.

Вместо того чтобы оскорбиться, Оук довольно смеется.

Дверь открывается, и перед нами предстает женщина с зеленой кожей, как у лягушки, широкой нижней губой и густыми бровями. Она одета в черный балахон, полностью скрывающий ее тело, и сгорблена так, что едва ли не касается пальцами рук пола.

Она смотрит на меня и моргает своими влажными черными глазами.

– Заходи, заходи, – говорит она.

– Не буду вам мешать, – заявляет Оук и, поклонившись, уходит.

Я закусываю губу, чтобы не зарычать, и иду по коридору вслед за фейри. Потолок здесь настолько низкий, что мне приходится пригнуться.

Наконец мы оказываемся в полутемной комнате, которую освещают лишь несколько свечей в круглых, слегка помутневших светильниках. Помещение заставлено шкафами – такими высокими, что их верхняя часть скрывается во мраке. На полках лежат рулоны ткани.

– Знаешь, что обо мне говорят? – шепчет Хабетрот. – Что я не шью платья, а сплетаю их из грез. Никто не видел наряды, подобные тем, что я создаю, и никогда не увидит впредь. Так о чем ты мечтаешь, дитя?

Я хмурюсь, озадаченно глядя на свое изорванное платье.

– Ты девочка из леса? Фейри-одиночка, которую привели ко Двору?

Киваю, потому что в какой-то мере это правда.

– Возможно, ты хочешь, чтобы я сшила тебе наряд из древесной коры и мехов? – интересуется она, кружа вокруг меня. Немного щурится, будто уже представляет, во что меня одеть.

– Если такая одежда будет уместной, – неуверенно отвечаю я.

Она обхватывает мою руку пальцами, чтобы снять мерки.

– Ты наверняка не хочешь оскорбить меня такой банальной просьбой?

Я не знаю, что ответить. Даже если бы она смогла заглянуть в мои мечты, то не нашла бы там платья, которое соответствовало бы ее требованиям.

– Не знаю, чего хочу, – шепотом признаюсь я. Это истинная правда.

– Уничтожать и разрушать, – произносит она, цокая языком. – Ты практически пропахла этим желанием.

Отрицательно качаю головой, но помимо воли вспоминаю удовлетворение, с которым развеивала чары глейстиг. Иногда мне кажется, что в моей груди кроется тугой узел, из которого, если его развязать, наружу вырвется что-то зубастое.

Хабетрот без тени улыбки изучает меня своими черными, как бусинки, глазами, после чего начинает рыться среди рулонов ткани.

Когда-то давно то, что надето на мне сейчас, было летним платьем с рукавами-крылышками. Полупрозрачное белое одеяние развевалось вокруг меня, когда я кружилась. Я увидела его на витрине магазина одной ночью. Я сняла с себя вещи, которые мне вручили при Дворе Зубов, и, надев платье, оставила их там.

Оно так сильно мне понравилось, что я сплела себе корону из чемерицы и принялась танцевать по ночным улицам. Я смотрела на свое отражение в лужах и верила, что если не улыбаться, то буду красивой. Знаю, теперь оно выглядит иначе, но все равно не могу представить себя ни в чем другом.

Я сожалею, что Оук не может увидеть, каким это платье было раньше, даже если с тех пор прошло уже очень много времени.

Несколько минут спустя Хабетрот возвращается, держа в руках темно-серую ткань, которая на свету переливается коричневыми и синеватыми оттенками. Помимо своей воли провожу пальцами по бархату. Он такой же мягкий, как и мантия, которую накинул мне на плечи принц.

– Да, да, – бормочет Хабетрот. – То, что надо. Разведи руки в стороны, будто птичьи крылья. Хорошо.

Пока она драпирует на мне ткань, я изучаю ее коллекции пуговиц, нитей и материи. Затем перевожу взгляд на стоящее в углу веретено. Намотанная на него пряжа сверкает ярко, словно звезда.

– Так, – произносит Хабетрот, пихая меня в бок. – Расправь плечи. Не сутулься, как зверь.

Я делаю, как она велит, но все равно скалюсь. Она скалится в ответ. Зубы у нее тупые и почерневшие возле десен.

– Я одевала королев и рыцарей, великанов и ведьм. И для тебя тоже сошью платье – то, которое ты побоялась попросить.

Я не понимаю, как