— А уж про платье Лорен…

Отец кузины Одетты в свое время и сгорал. А потом сгорал муж — если герцог Тенмар не врал и не преувеличивал.

Мари вышла за новыми сладостями для Софи. «Воланж» кажется взволнованной. А кузен Констанс слишком сильно сжимает бокал… или это Ирии уже чудится? А даже если и нет, кто поручится, что причина — не ее опоздание?

Идти, что ли, уже к ним? Всё равно они ничего там не обсудят. Разве что тетя Одетта опустошит весь графин.

Ах ты… Ирия едва не моргнула — Констанс зачем-то отвернулся от остальных и… теперь смотрит прямо ей в глаза. Большими карими колодцами, и в них — ни тени наигранного легкомыслия. Это не раздражение и не нетерпение. Даже не усталость.

Кузену страшно. Он действительно боится — неизвестно, за себя или нет. И непонятно — чего.

Старший бастард герцога Тенмара шпионит на Герингэ, а на кого — средний и младший?

Глава 3

Глава третья.

Эвитан, окрестности Лютены — Лютена.

1

Говорят, на луне есть пятна. Элгэ мерещатся уже не только они, но и румянец на круглом бледном лице. И зубы — в оскале усмешки. Вампирские клыки из южных легенд. Южнее аравинтских.

Луне точно плевать, чей брат сегодня умрет. А Элгэ плевать, кто лжет — сам желтовато-пятнистый скалящийся шар или Октавиан Мальзери!

Будь проклята луна, проклят подлец дядя Валериан, а с ним — все Мальзери до десятого колена! А еще будь проклят Эвитан и давно рассыпавшиеся в прах строители древнего змеиного города! Наводнили весь лес не менее клятыми развалинами.

Время тает, растворяется в Бездне… Невозвратимо.

А входа в подземное капище нет. Нигде.

Только серые плиты — на манер могильных. Может, могильные и есть? И ни единого призрака — заплутавшей девушке дорогу указать!

Утомившись зловеще ухмыляться, луна юркнула отдыхать — под тяжелое облако-одеяло. Лес заволокло непроглядной тьмой.

— Вернись, зараза! — Элгэ в бессильной ярости вскинула взгляд к мрачной туче.

Безмолвие стало ответом. И концом.

В кустах тревожно затоптались встревоженные темнотой кони. Этого еще не хватало! Надо было привязать подальше. И не бросать брата одного в Эвитане…

Поминая всю родню Темного и их запутанные отношения со змеями, Элгэ щелкнула кремнем о кресало. Вспыхнула дотоле валявшаяся под ногами сухая ветвь. Хоть что-то!

Вон очередная скала — серая и мшистая, как прочие. И столь же глухая — со всех сторон.

Лошади успокоились. Судя по тому, что постепенно, — сами.

Уже можно шуметь. Все, кто мог услышать, — услышали.

— У тебя — ничего? — окликнула илладийка… напарника? Предателя?

— Ничего, — в голосе — вина.

За что именно? Бывают же люди, читающие в душах других, как в открытой книге! Элгэ совсем недавно причисляла к таким себя. Со всем пылом на редкость незамутненной наивности!

У нее ни на грош проницательности — раз так и не сумела разгадать, лжет ли шестнадцатилетний мальчишка. Если да — умрет, конечно. Но Диего это уже не поможет…

Проклятие, нет!

И птицы не поют. Потому что здесь периодически топают люди. С грацией и тихой, изящной поступью быков-тяжеловозов.

Кони топтались, птицы не поют, а Элгэ — опять дура! Забыла, почему взялась искать? В этом лесу-городе были люди незадолго до прихода неких юнца и девицы. Потому как пернатые не поют и не пели. Если, конечно, они здесь вообще водятся. Или хоть что-то живое…

Мечтай! Комары, например, точно есть!

Ну никого нет — ни птиц, ни людей, а кровососы нашлись! Элгэ досадливо хлопнула по шее — совершила сразу двойное или тройное убийство. Крови захотели, гады? Получайте!

Крови… Вон теперь впору уже себя по лбу бить. И покрепче. Потому как — заслужила.

Крови, говорите? Могильные плиты, говорите? Капище?

Чтобы достать кинжал, нужен миг. Даже полмига. А эта плита — ничем не хуже других. Даже побольше.

— Я — Элгэ Илладийская!

Кровь каплет на скалу.

Слишком медленно. Мох всё еще почти не запятнан. Успевает впитать всё.

Девушка рванула серую поросль — мятый комок полетел в сторону. Ледяной камень коснулся окровавленного запястья. Не поймать бы заражение крови — плита позеленевшая. Или это только чудится?

— Я — Элгэ Илладийская, кровью моей и моего древнего рода требую!

В старых легендах Сила Илладэна передавалась всем рожденным на земле предков. Независимо от пола. Раз уж мы столкнулись с замшелой, как эта плита, сказкой — проверим ее правдивость!

— Верните мне брата!

2

Круговерть полупризрачных образов сгорает в алом пламени. Исчезает, растворяется в ослепительно-белоснежном сиянии. Алая кровь на древнем обсидиане алтаря, последние крики обреченных жертв, стремительная чешуйчатая смерть…

Алое неразличимо на черном — тем более при столь тусклом свете бледных свечей. Но он видел. В бело-огненной вспышке.

Сколько же оттенков у алого? И в каждом затихающем крике — призрачным пламенем вспыхивает тень любимого лица. На целый миг.

Мама!

Энрике!

Мариита!

Имена запекаются кровью памяти. Рвут сердце незаживающей раной. А его имя не произнесет никто — по капризу палача он станет последним. Так решил Верховный Жрец. Оставил самую сильную жертву для заключительного ритуала.

Чешуйчатая смерть колеблется у дальнего зева. Качается кошмарно-черный столб — толщиной в человека.

Роковая тень на стене. Качается, качается, качается…

— Алессандро! — В еще вчера озорных и счастливо смеющихся карих глазах Элениты — дикая мольба и ужас. Сестренка теперь вновь может кричать — и кричит!

Это ее брат — не может. Зубы бессильно кромсают кляп, а отчаянное «Возьми меня вместо нее!» рвется неразличимым хрипом. Никакого «вместо» не будет. Только «после».

Веревки вгрызаются в запястья, в ступни, рвут кожу. Струйки теплой, липкой крови бегут по рукам и ногам. Веревки безжалостны — как кривой нож, обсидиановый алтарь и Верховный Жрец. Они не порвутся только потому, что обреченный мальчишка хочет спасти ни в чём не повинную сестренку!

— Алессандро!!!.. — Эленита не хочет умирать в три с половиной года. Она хочет жить, смеяться, слушать пение птиц и мамины сказки! И вновь смотреть на мир с высоты плеч всесильного старшего брата… бесполезного слабака!

Взмах кривой смерти, шипение черной. Исчезает в белой вспышке личико сестренки…

И — взмах ножа над новой жертвой.

Жрец в маске не видит лиц. Иначе не смог бы… Вспомнил бы, что в возрасте Элены Алессандро смотрел на этот мир с его плеч.

Прости, сестренка! Твой брат сейчас тебя догонит. И, может, тебе и на Последний Суд разрешат ехать на его плечах. Прежде чем всех разделят на