Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя какую-то часть расходов на мою охрану брала на себя наша фирма, мне постоянно приходилось доплачивать своим ребятам. В целом мое обширное хозяйство, требовавшее непрерывного ремонта и обновления, приводило меня в отчаяние.
Содержание дома обходилось как минимум в тридцать тысяч долларов в год плюс зарплата тамошних охранников и домработницы. Мой автопарк вместе с машинами охраны требовал еще тридцать, не меньше. Кстати, охрана колотила наши машины с каким-то остервенением. Возможно, они считали, что это часть их служебного долга. Еще двадцать тысяч стоило содержание катеров с их консервацией и спуском на воду. Все вместе составляло больше сотни. Плюс обязательное представительство в виде деловых ужинов и подарков к знаменательным датам, от дней рождений до Нового года. Еще сотня.
Если прибавить сюда деньги, которые я отправлял бывшей жене и сыну, и расходы на случайных женщин, с которыми я впопыхах даже не всегда успевал переспать, то получалось, что на себя лично я вообще ничего не трачу. На себе я экономил. Это было глупо и невыносимо.
— Может быть, охрану сократить? — мстительно заметил я, не глядя на Гошу, как будто размышляя вслух.
По Гошиному дыханию я почувствовал, что он сразу затаился.
— Николая, конечно, можно уволить, — задумчиво заговорил Гоша после паузы. — На одних обедах сэкономим. Он вон как разъелся. А остальных-то как же? И так с утра до вечера крутимся как заведенные! Продыху нам нет. По-хорошему, еще человек двух принимать надо. По одному в каждую смену.
Николай был начальником смены, с которым Гоша вечно воевал.
— Я лучше тебя уволю, — проворчал я.
— Меня нельзя, — усмехнулся Гоша, ничуть не напуганный. — Без меня вы пропадете. Вы же все забываете. То сумку с деньгами. То еще что. Да вы же даже свой гарем по именам не помните! «Гоша, позвони той черненькой», — передразнил он. — А их, черненьких, считай, штук пять. Куда вы без меня! — Он почесал в затылке. — А может, вам жениться, а? — предложил он довольно неожиданно.
— Ничего умнее тебе в голову не приходит? — осведомился я довольно резко.
— Хорошее, между прочим, дело, — настаивал Гоша. — С одной-то вы, конечно, вряд ли уживетесь. Характер у вас непростой, не в обиду вам будет сказано. Я-то ничего, терплю. А вот вам надо двух жен взять. Или даже трех. А то у всех ваших знакомых по три жены. А у Владимира Леонидовича целых четыре! Нет, я, конечно, понимаю, что он начальник. Но пару вам все же можно завести. А то одному как-то несолидно.
— Я не один, — проворчал я. — Со мною только охранников по трое в каждую смену. Плюс еще ты. Если пару жен добавить, я такую ораву не прокормлю.
— Значит, не хотите жениться? — настаивал Гоша.
— Не хочу, — подтвердил я.
Связей Лисецкого в Москве Покрышкин побаивался. И Храповицкого он тоже опасался, хотя и сам не понимал, почему. Однако, в отличие от Храповицкого и губернатора, в Москву он не полетел.
Хотя он кипел негодованием и обидой, хотя он готов был растерзать в клочья «оккупантов», как он называл про себя Лисецкого и Храповицкого, тем не менее поднимать раньше времени шум Покрышкин не собирался. Он был тугодум, Иван Трофимович Покрышкин, но отнюдь не дурак.
Политика занимала его гораздо меньше, чем личные проблемы. Стариком он себя не считал и на людях старался держаться бодро, но бремя лет уже начал ощущать. Он попивал, страдал печенью и поджелудочной, имел шумную, сварливую, больную жену и двух взрослых непутевых сыновей, которые пытались заниматься бизнесом, разумеется газовым, использовали отцовские связи, вечно прогорали и постоянно просили у него денег.
Производственными вопросами Покрышкин интересовался мало, переложив все на своих заместителей, таких же, как он сам, возрастных, замшелых и не любящих перемен. Получалось, в общем-то, не так уж и плохо. Ибо хотя замы, случалось, тоже крепко выпивали и сильно подворовывали, но дело свое знали. К тому же газ являлся такой субстанцией, что, как порой выражался Покрышкин в узком кругу приближенных, пропить его весь было невозможно. Сколько ни пей. На жизнь хватало и газа и водки, и еще оставалось.
Принадлежа к поколению прежних руководителей, навсегда отученных от проявления инициативы, он знал азбуку русских побед и поражений. Она гласила, что все лучшее в России случается само собой. А чрезмерные усилия приводят только к потерям.
Он понимал, что его контракт, застрявший ныне где-то в недрах бездонных газпромовских канцелярий, когда-нибудь отыщется. Что он своим чередом пройдет согласования во всех инстанциях и, если не привлекать к нему лишнего внимания, рано или поздно ляжет на стол генеральному директору. И тот его подпишет не читая, как все прочие бумаги. Опять-таки при условии, что никто из влиятельных людей не будет просить его об обратном. И произойти это может в любую минуту, хоть даже сегодня. И тогда все интриги губернатора вмиг станут напрасными.
Но если Покрышкин ринется в Москву торопить и хлопотать, то кто-нибудь из его недругов в «Газпроме» обязательно этим контрактом заинтересуется. И вполне возможно, предпримет что-нибудь во вред Покрышкину. И тогда все легко закончится полным провалом.
Однако сидеть и ждать сложа руки, пока его, Покрышкина, сковырнут с насиженного места, он тоже не собирался. Это было бы неразумно. Какие-то меры принять было необходимо.
Поэтому дня через три после разговора с губернатором, после долгих тайных совещаний со своими ближайшими заместителями, он позвонил Гозданкеру и предложил встретиться.
Покрышкин не знал всех деталей перемен, произошедших за последнее время. Но свои источники у него, конечно же, были. И о том, что разжалованный из губернаторских любимцев Гозданкер готовит Храповицкому ответную каверзу по налоговой части, Покрышкин был осведомлен. Он решил привлечь Гозданкера в союзники.
Гозданкер откликнулся немедленно и в кабинет к Покрышкину явился строго в назначенное время. Что с ним случалось исключительно редко. На правах близкого друга губернатора он привык принимать у себя в офисе и не заботиться о точности. Перестав быть другом губернатора, он ревниво продолжал придерживаться этого правила и сейчас, дабы кто-то ненароком не решил, что для Ефима Гозданкера что-то переменилось. Но с Покрышкиным был особый случай.
Итак, он вошел в кабинет и обнялся с Покрышкиным как со старым приятелем, каким он с ним, конечно же, не был. Вежливо принял благодарности за то, что сумел приехать, несмотря на обилие важных дел, с отвращением осмотрел старомодную неудобную мебель, уселся за стол напротив Покрышкина и приготовился слушать.
Покрышкин, в свою очередь, откашлялся, лязгнул вставными зубами и уставился на Гозданкера беспокойными бульдожьими глазками.
— Выручай, Ефим Соломонович, — пролаял он. — Я к тебе за помощью.