«Вечноотданные» – он знает, что это такое: огромными толпами стекались к Демидовым беглые в поисках свободы, нищие в поисках заработка, у каждого завода собирался во множестве разный люд – по просьбе Демидовых императрица Анна в 1736 году прихлопнула их всех своим указом, отдав их в вечное владение этим заводчикам. «Вечноотданные» – это, по сути, те же крепостные, но они-то сами считают себя свободными, протестуют, не могут никак успокоиться. А что это за собрания и советы, которые так тревожат приказчика?

«Так у них по вступлении в волнение учреждена мирская изба, которой до сих не бывало, – пишет он, – и то, как видно, сделано ими для непотребных их собраний и для зазыва всех своих рассыльщиков других жителей для подписки к их непотребному согласию».

Так, выходит, они выбрали свою мужицкую власть, свой «совет», и председателя его выбрали, человека «доброго и неподозрительного», и содержат его на свои деньги. Чем же она занята, эта мирская изба? «Из их компании приговаривают, – продолжает приказчик, – что они-де конторе не подсудны, а имеется-де у них мирская изба».

Это означает – они создали свой крестьянский суд.

А приказчик продолжает жаловаться: если кто с ними спорит, с тем они не церемонятся. Некий невьянский житель Софрон Сапожников с ними не согласился, так они его «собранием захватили и утащили в свою учрежденную по собственному своеволию мирскую избу, били, как кто умел и мог, бесчеловечно, и рубаху на нем изодрали и окровавили и не довольно того, заковав в конские железа, заперли в холодный подвал».

«Так это же бунт!» – думает князь. В том-то и беда, как бы подхватывает приказчик, мирская изба заявила заводской конторе, что все они государственные приписные люди, то есть не крепостные, а свободные.

И еще страннее: свои требования восставшие предъявили не только заводской конторе, но и самому оренбургскому генерал-губернатору Д. Волкову, и «его превосходительство, увещевая восставших, их персонально даже и обнадеживали».

Заводская контора умоляла прислать воинскую команду для усмирения, и команда была прислана из Екатеринбурга, но командовавший ею капитан Мятлин ничего не мог сделать, «так как в явном непослушании» было множество работников.

Любопытная подробность: по приказанию генерал-губернатора Волкова и сыновей Прокофия Демидова, бывших в то время на заводе, приказчики должны были «вместо строгости» обращаться с мятежниками «тихо и порядочными уговорами». Более того, заводским рабочим были сделаны уступки (увеличение разного рода оплат), которые были посланы Прокофию Демидову «на апробацию». В начале февраля 1763 года от него был получен ответ, в котором были сделаны некоторые уступки и «награждения» рабочим, однако те все-таки остались недовольны. Приказчики уверяют, что прилагают все силы к успокоению, «точию успеха мало, что с ними делать, уже недоумеваем». Мятежники твердят свое: «нам-де очень нелюбо называться крепостными, и вольна-де с нами государыня». Знаменательные слова.

Волновались и другие заводы, в частности и Нижнетагильский, принадлежавший Никите Демидову. Здесь тоже была создана выборная земская изба, по сообщению тамошнего приказчика, «из мастеровых и работных людей иные, не почувствуя того, что они к тем заводам вечноотданные по именным и из высокоправительствующего Сената указом и так крепкие из них, как крепостные его высокородия крестьяне, по прельщению от возмутителей пришли в непослушание, паче живы злонравные поступки, и от того заводские самонужнейшие работы остановились».

А в Покровском, большом селе, что приписано к Нижнетагильскому заводу, уж неведомо что творилось.

Когда в 1703 году Петр I закрыл Невьянский Богоявленский монастырь, крестьяне его перешли к Нижнетагильскому заводу, теперь, спустя полвека, хлебнувшие горя под властью Демидовых, они требовали, чтобы их вернули монастырю. И тут для усмирения крестьян местные власти послали воинскую команду во главе с прапорщиком и воеводой. Собрав крестьян, те потребовали от них послушания и выдачи зачинщиков. Крестьяне отказались, заявив, что «под ведением Демидова» быть не желают. Дальнейшие события демидовский приказчик описывает с негодующим изумлением, которое придает его донесению большую живость.

«Крестьяне, собравшись подобно якобы против неприятелей с дубинами, а во многих видимы были посажены на концах вострые железна, закричали необычным и ужасным криком, что «держи Ивана Михайлова», от которого из необычного крику и шумства я, убоявшись, едва из избы на улицу выбежал. А прикащика Михайлова захвотя с вышеименованным прапорщиком, коего сшибли с ног на лавку, кричали, что ему до них дела нет; всем сборищем в той их избе били и проломали голову и топтали ногами смертно, что услышав я тех крестьян великое шумство и драку, с улицы старших людей уговоря, чтоб от того своеволия и драки престали. И потому по приходе моем со старшими людьми в мирскую избу от битья унялись, но точию при том кричали, чтоб прикащика Михайлова держать под караулом». Крестьяне обвиняли его в том, что воинская команда была послана по его доносу.

Заметим, что военные команды на усмирение непокорных и в селе, и на заводе вызывали заводские конторы, а посылали местные власти (и посланные команды были так нерешительны, что своей задачи выполнить не смогли).

Заводская контора писала своему хозяину, что остается одно – ждать князя Вяземского.

Но оказалось, что его с нетерпением ждут также и восставшие. По словам невьянского приказчика, они его «как свету ожидают» и уверены, что «тесности от него им не будет».

Вот в каком положении были дела, когда молодой князь Вяземский подъезжал к Екатеринбургу.

Местные власти доложили ему, что мятежные крестьяне по сенатскому указу «отданы к заводам вечно и велено их счислять с купленными крепостными крестьянами». И Вяземский с ними согласился! «Его сиятельство таковыми их признал и довольно изволил увещевать, чтоб они все были помещику своему послушны, а в противном случае угрожал им тяжким наказанием» и заявил, что никаких челобитен от них принимать не будет.

Итак, он стал на сторону властей.

Невьянская заводская контора слезно просила его приехать, усмирить крестьян и уничтожить гнездо мятежников – мирскую избу. И князь явился на Невьянский завод в сопровождении двух батальонов (драгун и гренадер), это значит, примерно тысяча человек войска двинулось на восставших. Дело шло к большой крови – ведь крестьяне были не только в неповиновении, они оказали вооруженное сопротивление военным командам. И к тому же дерзко расправились с представителями демидовской администрации.

Что чувствовали восставшие вместе со своей мирской избой, с ее «освобожденным» старостой, со всеми, кто был зачинщиком и участником событий, когда узнали, что Вяземский идет с войсками? И не одно сердце, надо думать, заныло в тот час, когда батальоны Вяземского входили в Невьянск.

Но у князя Вяземского была инструкция, данная ему Екатериной (да к тому же еще, несомненно, какие-то ее устные разъяснения), где было указано, что крестьян усмирять силой оружия не нужно, если к тому нет «особой крайности», зато подробно разъяснялось, как следует разбирать крестьянские жалобы: пусть крестьяне выберут своих поверенных, или сам Вяземский пусть определит, кого им посылать к нему в качестве депутата (какие все слова, однако, – поверенные, депутаты!), и, взяв у них, этих выборных поверенных или избранного ими депутата, «жалобы с их доказательствами исследовать беспристрастно», ибо, добавляла Екатерина, «как крестьянская предерзость всегда вредна, так человеколюбие наше терпеть не может, чтобы порабощали крестьян свыше мер человеческих, особенно с мучительством».