После кино был перерыв, но такой короткий, что Джонни не успел решиться подойти поближе к Кате. После перерыва все сели широким полукругом в несколько рядов и Эмма Глебовна стала по одному вызывать на середину комнаты ребят в костюмах, чтобы все угадывали, из какой они книжки. И зрители хором вопили:

— Робин Гуд!

— Дюймовочка!

— Гаврош!

— Мальчиш-Кибальчиш!

— Робинзон!

Иногда шум поднимался такой, что Эмма Глебовна выбегала на середину и принималась колотить ладонями над головой. Чтобы все немного утихли, она делала всякие интересные объявления. Одно объявление было вот о чем: сегодня только предварительный смотр карнавальных костюмов, а завтра в зрительном зале будет парад книжных героев. Каждый герой должен придумать какую-нибудь сценку (один или с товарищами), или прочитать стихи, или спеть что-нибудь. И тогда жюри распределит призы.

Джонни задумался было, что же такое ему показать на сцене, но опять стали вызывать книжных героев, и он решил, что придумает потом.

Он ждал, когда вызовут Катю. Все, конечно, начнут голосить, что это Мальвина из "Золотого ключика". И когда чуть утихнут, Джонни крикнет: "А еще фея из "Пиноккио"! И тогда Катя еще больше обратит на него внимание. А после праздника Джонни пройдет и небрежно скажет:

"Послушай, мы тут с одним поспорили: ты Фея или Мальвина? "

Главное — начать разговор…

Но Джонни не дождался, когда вызовут Катю. Эмма Глебовна воскликнула:

— Тихо, ребята! Сейчас мы пригласим на середину этого молодого храброго мушкетера!

Джонни встал и приосанился. Положил левую руку на эфес шпаги. Звякая шпорами, сделал два шага… Разве мог он подозревать, на какое вероломство способны его враги?! Когда он делал третий шаг, словно легким ветром сдуло с его головы шляпу!

Это было так неожиданно, что Джонни приоткрыл рот и взялся за стриженую макушку.

Секунду или две стояла тишина. И, оказавшись среди этой тишины, Джонни отчетливо понял, какой он сейчас нелепый: с круглой головой, торчащими ушами и глупым лицом.

Он бросился к шляпе, схватил. К ее полям была приклеена жевательной резинкой капроновая леска. Она тянулась за стулья, в задний ряд, где сидели Шпуня и вожди индейцев. Сидели они прямо, руки сложены на груди. Нарочно!

Шпуня нахально посмотрел на Джонни и громко сказал:

— Лысый мушкетер!

Джонни отчаянно нахлобучил шляпу до самых ушей, но было, конечно, поздно. Грохнул такой смех, что в голове зазвенело. И сквозь этот смех были слышны индейские вопли:

— Лысый мушкетер! С него скальп содрали!

Смеялись все, кроме Джонниных друзей.

И Катя смеялась!

Эмма Глебовна металась, как Дон Кихот, потерявший коня, и призывала успокоиться и отгадать, из какой книжки пришел этот герой. Несколько слабых голосов крикнули, что из "Трех мушкетеров", но смех не утихал.

Все было кончено.

Джонни пошел к двери.

Комната была большая, и шел он долго. И, видимо, как-то по-особенному шел, потому что смеяться стали тише, а когда Джонни был у двери, замолчали совсем.

Джонни обернулся и посмотрел на ребят. Это был взгляд человека, у которого все в жизни потеряно. Таким взглядом Джонни обвел ряды. И только сейчас заметил, что около Кати устроился какой-то Буратино. Джонни узнал того мальчишку, что был с Катей на фотографии. И машинально подумал, что он вовсе не дошкольник и не первоклассник, а такого же возраста, как они с Катей, только ростом небольшой. Но теперь это не имело никакого значения.

Ребята уже не улыбались. Только Шпуня нагло ухмылялся. глядя на Джонни.

— Червяк! — отчетливо сказал ему Джонни. — Тощий розовый червяк!

— Чир-рвяк! Чир-рвяк! — подхватил Джоннин друг Дима Васильков. И опять раздался смех. Но это был жиденький смех.

Джонни шагнул в коридор…

Джонни плакал очень редко. Еще в детском саду он приучил себя улыбаться, когда скребет в горле и щиплет в глазах. Но сейчас было, конечно, не до улыбки. Правда, и в этот горький час не блеснула бы у Джонни даже маленькая слезинка, если бы не встретилась Вика.

Но Вика встретилась. Она шла из поликлиники и увидела Джонни. Она посмотрела ему в лицо и сразу сказала:

— Джонни, что случилось?

Она с такой тревогой и заботой это сказала, что Джонни не выдержал.

Не думайте, что он заревел во весь голос или хотя бы начал громко хлюпать носом. Но ресницы у него сделались мокрые и стали слипаться. Джонни отвернул лицо и дернул плечом.

Этого было достаточно, чтобы Вика перепугалась: такого расстроенного Джонни она еще не видела.

— Ну-ка, пошли ко мне.

Джонни еще раз сердито дернул плечом, но пошел. Не все ли равно, куда идти?

Вика стащила с него пальто, усадила на диван и велела:

— Ну-ка, рассказывай.

Джонни мазнул рукавом по глазам, поцарапал спинку дивана и хрипло сказал:

— Да ну… этот червяк Шпуня…

И такими вот короткими и сбивчивыми предложениями рассказал про свое несчастье. Потому что они с Викой были друзья, а кому расскажешь о горе, если не другу?

— И все смеялись? — сердито спросила Вика.

Джонни мрачно шмыгнул носом.

— И она смеялась? — тихо спросила Вика, которая все понимала.

Джонни вздохнул так, что под его мушкетерской рубашкой разошлись и опять съехались вместе острые лопатки.

Вика долго молчала. Джонни тоже. Потом Вика сказала:

— Джонни, ты не должен сдаваться.

— А что делать?

И правда, что делать? Можно десять раз отлупить коварного Шпуню, но разве это поможет? Катя все равно каждый раз будет смеяться, когда вспомнит, как слетела шляпа и засверкала на всю комнату стриженая Джоннина голова.

Джонни скорчился на диване, словно у него заболел живот.

— Подожди страдать, — сказала Вика. — Надо что-то придумать.

Но сама придумать она ничего не смогла и пошла за Серегой Волошиным.

Очевидно, по дороге Вика все успела объяснить Сергею. Он, как вошел, сразу сказал:

— Ну, чего нос повесил? Ты завтра можешь отыграться.

— Как? — горько спросил Джонни.

— Слушай.

Они с Викой сели рядом с Джонни, с двух сторон.

Джонни слушал. Сначала просто из вежливости, потом с интересом и надеждой. Потом нерешительно ухмыльнулся.

— Понял? — спросил Сергей.

— Понял.

— Согласен?

— Не знаю…