Династия Романовых началась с Андрея Ивановича Кобылы, московского боярина XIV века. До начала XVI века этот род назывался Кошкиными — от клички пятого сына Андрея Ивановича Кобылы — Федора Кошки. Позже стали называть их Захарьиными — от Захара Кошкина.

Возвышение Захарьиных началось с того, что Иван IV женился на дочери Романа Юрьевича Захарьина — Анастасии. Третий сын Романа Юрьевича, Никита Романович, и стал родоначальником всех последующих Романовых. Он был близок к Ивану IV, но притом пользовался репутацией заступника за несправедливо пострадавших. Причем родственники Романовых оказались и среди опричников, и среди их жертв.

Из сыновей Никиты Романовича наиболее известны Федор и Иван, и в 1598-м, когда со смертью Федора Ивановича пресеклась династия Рюриковичей, среди прочих кандидатур на престол обсуждалась кандидатура Федора Никитича, как близкого родственника Федора Ивановича и как человека «достойного». В народе даже пошел слух о том, что, умирая, царь Федор завещал трон своему тезке, Федору Никитичу. Федор Никитич якобы отказался, и тогда опустевший трон захватил Борис Годунов…

Борис Годунов не относился к правителям, способным переносить конкурентов возле своего трона, и при нем Романовым выпала опала в 1600 году и в 1601-м — ссылка в отдаленные от Москвы места — Белоозеро, Пелым, Яренск, а главный конкурент Бориса, Федор Никитич, пострижен в монахи под именем Филарета.

Кстати, слух об этом «завещании Федора» ходил очень широко и в казачьих областях пережил Смуту. Врываясь на заседание Земского собора, казаки вполне серьезно намеревались привести к власти не просто «настоящего» царя, а «казачьего» царя, который будет блюсти их интересы. Ведь царя «Бориску Годунова» казаки люто ненавидели за его антиказачьи указы, за запрещение казакам беспошлинно торговать на Руси, за попытки приструнить донских казаков, лишить их «вольностей», прикормив «царевой казной», сделать послушной частью войска Московии, чем-то вроде стрельцов, но живущих в отдалении. Раз «Бориска» похитил трон у Федора Никитича — значит, тот хороший человек!

Вообще же Филарет оказался довольно гибким человеком. Так называемый «Лжедмитрий I» возвратил его из ссылки, и он присягнул ему, получив кафедру ростовского митрополита. После гибели Дмитрия Ивановича Филарет признал власть Василия Шуйского, а угодив в плен к тушинцам, признал и Лжедмитрия II. А в Тушине он жил не как пленник, а скорее как почетный гость, и его уже начали называть патриархом.

Позже Филарет входил в состав Семибоярщины, и поляки, отступая в 1610 году, увели его в Польшу, в плен.

Можно сколько угодно иронизировать по поводу поистине резиновой «гибкости» этого человека, присягавшего всем подряд, только что не пням на дороге. Но имеет смысл признать, что его личность и биография создали несколько немаловажных преимуществ.

1. Репутацию тихого и сговорчивого человека, который готов со всеми находить общий язык.

2. Репутацию скромного, который сам отказался от престола. В народном представлении такие люди гораздо достойнее «выскочек»; «правильнее» ведет себя тот, кого о принятии чести просят много раз, а он ломается, «как красна девка», все объясняет «обчеству», что честь эту принять недостоин.

В наше время так ведут себя на Востоке, даже и в Японии, а в XVII веке так же было и на Руси, и потому очень «правильно» вели себя и Борис Годунов, и Михаил Романов, очень не скоро принявшие предложенные им царские бармы…

3. Репутацию несправедливо пострадавшего; таких на Руси любят и очень часто пытаются как бы компенсировать им незаслуженную обиду, предлагая не очень заслуженную, а то и вовсе незаслуженную честь. Если «копить выигрышные очки», мало что сравнится на Руси с венцом «неправедно обиженного» и «преследуемого».

4. Репутацию человека, который не принадлежит всецело одному из кланов. Может быть, это и цинично, но во время гражданских смут редко вознаграждаются чистая репутация и верность одному из знамен. У большинства людей репутация вовсе не столь чиста, весьма многие по нескольку раз метались от знамени к знамени, и они не без основания опасаются: если придет к власти более «чистый» человек, еще неизвестно, как для них все обернется. То есть даже не репрессиями, не отлучением от двора и опалой, а так… охлаждением, недопущением к почетным и хлебным должностям… Словом, есть опасение, что для людей, которые вели себя не столь уж «честно», появятся тоже «очки», но уже не наградные, а штрафные. Зато допустим, что сам человек или его недавний предок были у «тушинского вора» в почете или вместе с «лисовчиками» грабили московские деревни.

Есть серьезные основания полагать, что такого рода опасения не дали сделать блистательной карьеры князю Дмитрию Пожарскому. Действительно, на каких ролях мы застаем его после Смуты? Разумеется, он вовсе не сошел на нет, и в царствование Михаила Федоровича он часто упоминается при сборе денег ратным людям и среди воевод, ведущих в поход войска.

В историю князь Дмитрий вошел и военными подвигами, и вкладом в государственную политику, и всем своим образом жизни, — глубоко религиозный человек, он поддерживал народные промыслы, ставил на ноги единственного сына, а выводок из 13 (тринадцати) дочерей воспитал так, что половина боярской России хотела с ним породниться. Всякий почитал за честь стать родственником знаменитого героя, и уж точно знал, что дочь Пожарского будет верной женой и прекрасной хозяйкой.

В последние годы жизни князь Дмитрий раздал все имущество детям, как король Лир, но с лучшим результатом: его-то дети не предали. Ни один.

27 сентября 1618 года князь Дмитрий Пожарский был у государева стола, и была ему сказана речь: «Ты был на нашей службе против недруга нашего литовского королевича, нам служил, против польских и литовских людей стоял, в посылку над ними многие поиски делал, острог ставить велел, многих польских и литовских людей побивал и с этим боем языки к нам часто присылал, нашим и земским делом радел и промышлял, боярину нашему, князю Борису Михайловичу Лыкову, когда он из Можайска шел к Москве, помогал».

За все эти службы Дмитрий Михайлович получил кубок серебряный золоченый с покрышкою и «шубу турского атласу на соболях» с серебряными золочеными пуговицами. Подарки богатейшие, но все же не земли — единственное по-настоящему ценное пожалование в те времена. Да и жалует царь как-то странно, особо отмечая помощь Лыкову, но никак не отмечая подвиги князя в 1613 году, за которые он и вошел в историю, а все же не за помощь Лыкову.

Вернувшийся из Польши Филарет, буквально не успев стать патриархом и сесть возле сына на престол, жалует Дмитрию Михайловичу «село, проселок, сельцо да четыре деревни» — за «крепость и мужество», проявленные в 1613 году. Отметим, что это вообще одна из самых симпатичных черт Филарета — он справедлив, и он последовательно жалует всех, кто отличился в «безгосударственное время». То есть тех, кто действовал не столько по приказу, сколько по собственной воле, уму и совести.

В 1621 году вотчина, данная Пожарскому царем Василием Шуйским, пополнена и подкреплена специальной жалованной грамотой.