— Нет.

— Ты будешь один? Ты ведь с кем-то вместе снимаешь комнату?

— С Микшем. Он по вечерам уходит на службу.

— Мне интересно, как выглядит твоя комната. Я еще никогда не бывала у тебя. Наверное, беспорядок страшный. Я у тебя приберу. Прежде, когда ты у нас жил, я у тебя частенько приводила в порядок письменный стол. Теперь иди домой и жди меня. Тебе нельзя ходить по улицам! Иначе ты выдашь себя. Обещай мне сидеть дома, Стани!

Но голова у Станислава Дембы занята была одной только мыслью: устранить соперника посредством денег. Это лишало его и ума, и осторожности.

— Это невозможно, — сказал он. — Домой мне теперь нельзя идти. Микш еще дома. Он уйдет только вечером. Да и дела у меня есть, я ведь говорил тебе. Я должен раздобыть деньги.

— Для Сони. Я знаю, — сказала Стеффи и кивнула головою.

Демба хитроумно надел шляпу на голову причудливо равномерным движением обеих рук, напоминавшим одну из фигур на стенной росписи египетских царских гробниц. Затем он встал.

— Стани! — сказала Стеффи Прокоп. — Стани, тебе все-таки следовало бы где-нибудь запереться и не показываться никому. Послушайся же меня. Тебе грозит такая опасность…

Она умолкла. На диване старик Прокоп шевельнулся.

Оба насторожили слух.

— Слышал он что-нибудь? — прошептал Демба.

— Нет, — шепнула в ответ Стеффи. — Он не просыпался. Стани, послушайся меня. Если кто-нибудь увидит, что ты…

— Дитя мое, это как раз меня и соблазняет, — сказал Демба заглушенным голосом. — Видишь ли ты, с этими наручниками я стою в стороне от мира. Противостою совсем один миллионам других людей. Всякий, кто только на миг заметит мои скованные руки, становится с того же мгновения моим врагом, пусть бы он до этого был миролюбивейшим человеком на свете. Он не спрашивает, кто я такой, не спрашивает, что я сделал, он охотится за мною, и если бы на улице вдруг появился вепрь, или лисица, или серна, то и тогда охота не могла бы стать такой безжалостной и свирепой, как в том случае, когда бы у меня свалилась на землю накидка и открыла мои руки.

— Вот видишь, — сказала Стеффи, — это я и хотела сказать.

— Но это меня манит, Стеффи. Это привлекает меня. Я спокойно и уверенно расхаживаю среди миллионов врагов, которые не узнают меня, и смеюсь над ними. Сегодня утром я мог бы еще, пожалуй, выдать себя. Тогда я был новичком. Но теперь… Ты не можешь себе представить, какой у меня уже навык в том, чтобы не показывать рук. Мне почти жаль, что эта комедия продлится только до вечера. Сегодня вечером в восемь, не правда ли? А теперь будь здорова.

Стеффи проводила его до дверей.

— Куда же ты теперь? — спросила она.

— Примусь за работу! — сказал Демба и начал спускаться по лестнице.

Фрау Гирш, супруга присяжного поверенного, живущего на Эслинггассе, вошла, немного запыхавшись, в кабинет мужа. Она тотчас же опустилась в кожаное кресло, предназначенное для клиентов и стоявшее возле письменного стола адвоката, астматически перевела дыхание и протянула мужу несколько кредитных билетов.

— Скажи, Роберт, что мне делать с этими восемьюдесятью кронами?

— Передо мною как раз постановление о продаже с молотка виллы «Эльфида» в Нойвальдегге. Двенадцать комнат, службы, гараж, дивный парк, в двух минутах пути от трамвая… Поезжай и прими участие в торгах.

— Нет, не шутя, я нахожусь в затруднении. Я не знаю, мои ли это деньги или не мои. Это — жалованье за месяц господина Дембы, репетитора Георга и Эриха. И, представь себе, Демба не хочет его взять.

— Жалованье за месяц? Разве сегодня первое число?

— Нет, но он уже сегодня попросил жалованье.

— И не хочет его взять?

Адвокат стряхнул пепел с сигары.

— Да, не хочет. Послушай, что произошло. Четверть часа тому назад раздается звонок, и входит Анна: «Сударыня, это господин Демба». Я удивлена и думаю: «Что ему понадобилось теперь, в два часа дня? Мальчики ведь до четырех в гимназии, он это знает». Я как раз принимала счет у кухарки и велела ему сказать, чтобы он подождал немного в гостиной, что я сейчас приду. Пусть посидит. Разделавшись с кухаркою, иду в гостиную.

Фрау Гирш приостановилась, чтобы передохнуть, испустив легкий вздох, который должен был выразить, как ее донимают повседневные заботы. Затем она продолжала:

— Когда я вошла, он вскочил, и вид у него был совершенно такой же, как у горничной, когда я застаю ее над сахарницей. Ты ведь знаешь: Анна, вообще говоря, молодчина, но сахар — ее слабость. Так вот, у Дембы тоже был такой вид, как будто он сделал что-то недозволенное. Он был совершенно растерян. Я говорю ему: «Сидите, сидите, господин Демба!» И думаю: почему он так смутился? Мне и в голову не могла прийти сигара.

— Какая сигара? — спросил адвокат.

— Погоди. Сейчас услышишь. Он садится, и я его спрашиваю: «Ну, господин Демба? Что у вас нового?» Он говорит: «Сударыня, я хотел вам только сообщить, что должен уехать на две недели». — «Ах, это очень неприятно, — говорю я, — посреди учебного года. И перед педагогическим советом. Разве вы Георгу не будете нужны? Какие же у вас срочные дела?» — «Важные семейные обстоятельства, — говорит он, — и Георгу в течение ближайших двух недель не понадобится моей помощи, а Эриху — и подавно. Они по всем предметам идут хорошо, а по математике, в которой Георг немного слаб, только через месяц предстоит письменная работа». — «В таком случае, пожалуйста, — говорю я. — Если вы думаете, что мальчикам не понадобитесь, то… Впрочем, вы можете ведь прислать мне товарища, который бы вас временно заменил». — «Этого не потребуется, — отвечает он, — но я хотел бы попросить вас, сударыня»… Коротко говоря, просьба его в том, чтобы я уже сегодня заплатила ему жалованье за месяц. Ты знаешь, я не люблю платить вперед репетитору, но все-таки я сказала: «Конечно, пожалуйста», — потому что ему ведь нужны деньги на дорогу. Беру свою сумочку и достаю восемьдесят крон. Собственно говоря, ему следует меньше, потому что я не должна бы считать то время, в течение которого он будет отсутствовать. Но я подумала: Георга он натаскал по математике, у мальчика нет ни одной дурной отметки с тех пор, как Демба дает ему уроки, а у этого человека каждый грош на счету, так не стану же я высчитывать несколько гульденов. Ведь я права?

— Разумеется, детка, — сказал адвокат.

— Ну вот, достаю я из сумочки восемьдесят крон и в этот миг чувствую вдруг запах чего-то горелого, оглядываюсь и спрашиваю Дембу: «Господин Демба, вы не чувствуете здесь какого-то запаха?» Он принюхивается и говорит: «Нет, сударыня, ничего не чувствую». — «Но в комнате что-то горит», — говорю я и в это мгновение замечаю уже дым и дыру, которую он прожег себе в накидке. Он закурил сигару, пока ждал меня, и быстро спрятал ее под накидку, когда услышал мои шаги, почему не знаю. Сначала я думала, что он взял одну из твоих виргиний из ящика с сигарами, — ты ведь всегда оставляешь его в комнате открытым, Роберт. Я тебе сто раз говорила: не оставляй его на столе — у Анны есть пожарный, и когда она с ним вечером уходит из дому, то, наверное, всякий раз берет на дорогу несколько штук. Но ведь тебе ничего не втолкуешь. Ведь я права?