– Беги обратно, детка, мы скоро будем, – сказала Элис, поднимаясь и зажигая лампу.

– И передай папе, чтобы не боялся: он все-таки уже большой мальчик, – добавила Клэр. Девочка захихикала и убежала. Клэр спустила ноги на холодный пол и потянулась за связанными Элис носками.

Клетку Желтка в конце лета занесли внутрь, и теперь он скакал и чирикал на своей жердочке, разбуженный шумом. Клэр плотно свернула лист и просунула между прутьями, чтоб он поел. Элис, быстро одевшись, стала собирать вещи, которые нужно было взять с собой.

– Зачем тебе нож? – удивилась Клэр.

– Считается, что если положить под кровать роженицы нож, то боль отступит. – Элис положила нож в мешок вместе с настоями и чистыми тряпицами.

– Это правда?

– Нет, – улыбнулась Элис. – Но если человек верит, что это поможет, то мысль способна и в самом деле уменьшить боль.

Она завернулась в толстую шаль и закинула мешок за плечо, а затем подмигнула Клэр:

– Но лично нам с тобой нож нужен, чтобы перерезать пуповину.

Клэр тоже накинула шаль и застегнулась.

Они поспешили по тропинке, и Клэр повыше держала лампу, чтобы освещать путь. В небе ярко серебрился лунный серп, но это был неверный свет, при котором легко оступиться.

Прибыв на место, они увидели, что Бетана перебудила подруг, которые прибежали прямо в ночных рубашках и теперь, нервно хихикая, стояли в комнате, где на кровати ворочалась Брина. Элис решительно выставила девочек за дверь.

Отца Бетаны нигде не было видно. Клэр не раз слышала от Элис, что роды мужчин пугают, хотя, например, Хромой Эйнар принимал роды у овец, не призывая на помощь женщин. Клэр впервые увидела улыбку на его лице, когда он помогал новорожденному ягненку встать на шаткие ножки, чтобы тот мог добраться до материнского молока.

– Вообще-то я им не нужен, – сказал он тогда. – Если нет осложнений, они и сами справляются.

– Если справляешься сам, это не значит, что помощь лишняя, – возразила Клэр.

Эйнар пожал плечами, похлопал родившую овцу по спине и потянулся за палками, чтобы уйти. Это было несколько месяцев назад; ягнята с тех пор обросли шерстью и вовсю скакали, а Эйнар перестал так сильно стесняться Клэр.

Однажды он испугал ее, издав резкий дребезжащий звук, а потом тихое квохтание.

– Ты спрашивала, умею ли я подражать другим птицам, помнишь? Это был фазан, – пояснил он, а затем, увидев в небе чайку с раскинутыми угловатыми крыльями, закричал протяжно и хрипло, как она.

Теперь он позволял Клэр иногда загонять стадо с пастбища вместе с ним. Каждый раз, пересчитывая овец, он подмечал, что ни одну не утащил волк, и выглядел при этом ужасно гордым. Но самым счастливым его лицо было, когда он смотрел на ягнят.

– Ошпарь нож, – приказала Элис. Брина уже некоторое время тяжело дышала и тужилась; теперь показался ребенок. Когда Клэр вернулась с чистым и насухо вытертым ножом, Элис держала на руках кричащую девочку. Клэр внезапно встала как вкопанная.

– Ты же не будешь резать Брину? – спросила она.

– О чем ты, милая? – опешила Элис и принялась туго обвязывать пуповину ниткой, пока девочка дергала ручонками и продолжала кричать. – У тебя дочка, Брина, – произнесла она, протягивая руку за ножом к Клэр.

Клэр молча наблюдала, как Элис отделяет новорожденную от матери, как заворачивает ее в ткань.

– Не забирай ее! – воскликнула она, сама не понимая, что с ней происходит.

– Кого не забирать? – снова растерялась Элис.

– Верни Брине младенца! Пожалуйста!

– Да что с тобой? Я, по-твоему, собираюсь волкам его скормить? – Элис покачала головой и протянула младенца Брине. – Посмотри-ка. Такая маленькая, а знает, что надо делать.

Совсем как ягненок Эйнара, дочка Брины повернула головку к материнской груди и открыла рот. Клэр всхлипнула и выскочила из дома.

Элис нахмурилась и принялась собирать свои вещи обратно в мешок.

Утро выдалось свежим и ясным. Где-то в поле девочки собирали для Брины цветы. В воздухе разливалось пение птиц. Но Клэр не слышала и не видела ничего вокруг. Сидя прямо на тропинке, она рыдала и давилась вернувшейся памятью о невозможной, оглушительной утрате.

Сбивчиво, прерываясь на рыдания, Клэр рассказала Элис о том, что вспомнила.

– Какое варварство, – старуха покачала головой. – Вот так взять и разрезать женщину… Хотя какую женщину, ты и сейчас совсем девочка! Я никогда не видела, чтобы так доставали ребенка. И это, наверное, такая жуткая боль… да они убить тебя, что ли, хотели?

– Нет, – ответила Клэр. – Я ничего не чувствовала. Сначала было больно, пока я тужилась, как Брина. А потом мне дали лекарство, чтобы не было боли.

– Белая ива снимает боль, – пробормотала Элис. – Но не такую же! У нас, наверное, нет таких растений… А как же кровь? Ко мне приносили рыбака, которого вспороло острогой, а в другой раз – охотника, на которого напал дикий зверь. Если бы они выжили, наверное, у них бы были похожие на твой шрамы. Но я ничего не смогла сделать… только облегчить страдания. Оба умерли от потери крови. А ты вот сидишь живехонька. Как такое возможно?

– Наверное, они знали, как останавливать кровь, – сказала Клэр. – Я ничего не видела: роженицам надевают маску.

– Я иногда прижигаю раны и змеиные укусы, – произнесла Элис. – Использую зажженную лучину, чтобы нейтрализовать яд. Но это бы не помогло с такой раной.

Ничто из известного Элис про роды не объясняло, что произошло с девушкой и почему. Клэр положила руку на живот, где под одеждой скрывался шрам.

– Мне надо его найти, – прошептала она.

– Да. Надо понять как.

Вторым человеком, кому Клэр рассказала про ребенка, стала Брина. Глядя, как она возится с младенцем, Клэр просто не смогла удержаться. Брина слушала в ужасе, прижимая к себе младшую дочку, а потом принялась засыпать Клэр вопросами – потому что, как и Элис, не понимала, как возможно достать ребенка из разреза и что за жестокие люди разлучают мать с новорожденным. Ни Брина, ни Клэр не заметили, что на дворе, у приоткрытой входной двери, их разговор подслушивали три подружки.

Они разнесли «страшный секрет Морской Клэр», как это назвала Бетана, по всему поселку.

Она родила ребенка!

У нее не было мужа!

А ребенка сразу забрали!

И никто не знает, что с ним!

Поползли разговоры.

Женщины постарше сочувственно вздыхали: многие потеряли детей и знали, какая долгая тоска влачится за такой потерей. А молодые, завидовавшие красивой чужачке, осуждающе качали головами: родила без мужа! Распутница! Уж они-то сразу поняли, что с ней что-то не то! Небось за это ее и вышвырнули оттуда, где она жила!