Одя мучился сомнениями. Правильно ли он делает, что ведет «одержимого манией» Петю к своему учителю? А вдруг тот рассердится, что Одя привел к нему незнамо кого? А вдруг… Но Одя запретил себе думать о возможных неприятностях. Ведет и ведет. Так получилось. Так подсказала интуиция. Ведь и прежде он поступал спонтанно, приходил к Учителю, когда вздумается, и все это ему сходило с рук.

С Петей они составляли странную пару – дураковатый долговязый Одя, в круглых очочках и пушистой енотовой шапке, падающей на глаза, и важный Петя в английской куртке с перекинутым через плечо белым шарфом. Хозяин куртки и шарфа окидывал проходящих, в особенности девушек, высокомерным взглядом, но это ни на кого не производило особенного впечатления. Москвичи спешили по делам, на бегу разговаривали по мобильным телефонам и не глядели на проходящих мимо.

Одя утешал себя тем, что Учителю все интересно, он жаден до впечатлений. Но получилось гораздо хуже, чем Одя мог предположить. Учитель открыл им с досадливой улыбкой, впустил с явной неохотой, а на Петю бросил уничтожающий взгляд, из-за чего тот еще более заважничал.

– Вы кто? – спросил Либман, с трудом скрывая раздражение (Одя это сразу почувствовал).

– Я – архивист Акинфеев, – ответил Петя с вызовом.

Либман повернулся к Оде.

– Так Акинфеев еще и архивист?

– Он не тот! – вступился Одя за Петю. – Он его двоюродный племянник. Или сводный. Какой-то очень дальний родственник.

– Я сам могу ответить!

Петя сердито тряхнул головой со вздыбленными волосами.

– Господин Акинфеев мне никто, но я ему кое-чем обязан. К примеру, он мне передал свой архив уникальных копий. Там есть и машинописный экземпляр рукописи Сиринова.

Либман отчего-то взволновался, стал кружить по комнате. Тут в разговор вступил Одя, который тоже разволновался, наблюдая за Учителем.

– Петя хотел бы получить рукопись Сиринова. Вам же она не нужна?

Интуиция Оди подсказывала, что все идет не так, все очень плохо идет, но его несло. Не мог же он бросить Петю в беде!

– Не понимаю, – глухо произнес Либман. – Не понимаю. Столько лет пролежала в институтском шкафу, покрылась слоем пыли. Никого не интересовала. А тут вдруг всем понадобилась. Нет у меня этой рукописи!

– Как нет? – с обидой спросил Петя.

– Все же выбросили? – Голос Оди вибрировал на самых высоких нотках.

Либман остановил свой круговой бег, взглянул на Одю как-то странно, точно впервые его видел, и сказал тихо, но отчетливо:

– Идите вон! Я вас не звал. И не желаю, чтобы вы за мной шпионили. Да еще вдвоем.

– Ксан Ксаныч! – кинулся к нему Одя, подавляя нервный смешок. – Это же я, Володя! Ваш ученик!

– Вон! – еще тише повторил Либман. – Не желаю ничего объяснять. Оставьте меня в покое.

И отвернулся к окну. Сейчас он был очень похож на Бога, сворачивающего небеса и прикрывающего лавочку. И Одя, подавленный и несчастный, все же не мог этого не отметить. Именно таким Либмана нарисовала Фира.

– Вы от меня… отказываетесь?

Голос Оди дрогнул и сорвался. Но Либман не повернул головы и не удостоил его ответа.

* * *

Они с Петей понуро вышли из подъезда. Петя потерял всю свою важность.

– Это я виноват, – сказал он, приостановившись у дома. – Я приношу несчастья. Какая-то необъяснимая злая энергия.

Одя стал его утешать:

– Брось! Дело во мне. Я неудачник. Во всем. Поступил в аспирантуру – снесли институт. Нашел Учителя – и потерял. Отыскал Фиру…

Он застыл на месте, ловя собственную мысль.

– Теперь нужно идти к Фире, – сказал он мрачно. Он ведь прекрасно знал, нет, чувствовал, что ничем хорошим это не кончится, но не мог побороть своего стремления к спонтанным действиям, доводимым до конца.

– А кто эта Фира и зачем к ней идти?

Петя спросил это тихо и устало, точно неудача с Либманом породнила его с Одей, заставив сбросить всегдашнюю маску.

Но Одя не стал ничего объяснять. Он, как античный герой, был одержим печальной решимостью идти к Фире. И еще он был убежден, что во всей этой чертовщине с рукописью Фира как-то замешана. Возможно, это она взяла рукопись у Либмана. Зачем? Захотела прочесть или, может быть, ее попросил об этом Сиринов? Она с ним при Оде отказалась разговаривать и встречаться. Но ведь она изменчива, капризна. Он же видел, как резко она изменила свое отношение к Либману. Не то ей и в самом деле не понравился его смех, не то это был предлог? Кроткая, беспомощная Фира могла быть дьяволицей!

Одя себя успокаивал тем, что к нему она проявляла нежные чувства, ценила его заботливость, его восхищение, его всегдашнее желание помочь… Он шел к Фире с присмиревшим Петей и знал, что ничем хорошим это не кончится. Но шел. Вдруг Петя сказал, что к Фире не пойдет. Пусть идет один Володя. Видно, он почувствовал внутреннюю обреченность приятеля и решил устраниться. Акинфеевская «темная энергия» тут будет ни при чем. Прощаясь, Петя дал Оде свою визитку. В ней значилось, что он, Акинфеев Петр Натанович, – ответственный секретарь Фонда уникальных копий при Международном обществе частных архивистов и коллекционеров. Одя прочел все эти важные слова, совершенно в них не вникая. Сознание было настроено только на Фиру и на грядущую катастрофу, которую он предчувствовал.

– Петя, не уходи! – пытался он остановить новоприобретенного приятеля. Но у того была своя «маниакальная» траектория – он двинулся к Фонду Галагана.

* * *

Ранним вечером, в сумерках, в обычное для встреч с Фирой время, Одя добрался до мастерской. Он подумал, что Фира уже могла уйти домой (и это было бы спасением!). В самом деле полуподвальное окошко мастерской темнело мрачным пятном на фоне ярко освещенного дома. Он спустился по лестнице вниз и нажал на звонок. Никто не отозвался. Зачем-то он вытащил мобильник и позвонил в мастерскую. К своему удивлению, он услышал голос Фиры, но неузнаваемый! Растерянный, странно звонкий.

– Я слушаю… Кто это?

– Это я, Володя, я возле дверей вашей мастерской.

– Какой Володя? Ах, Володя? Но зачем вы… Я вас не звала… Я занята…

– Рукопись Сиринова не у вас? – спросил Одя, точно дьявол толкал его в бок.

В трубке настала зловещая тишина, которую нарушил звонкий негодующий Фирин голос:

– Откуда вы знаете про эту рукопись? Вы что, за мной следите? Или вам сказал ваш Либман? Что вы всех стравливаете, скверный мальчишка! Не желаю вас больше видеть! Никогда!

– Фира! – зашептал в трубку Одя. – Фира, не надо, только не это! Может быть, вы меня не узнали, ведь это я – Володя! Фира! Вы взяли меня в родственники, помните?

– Что вы там шепчете? Какая-то чушь! Не верю вам больше!

И повесила трубку.