Предупреждение, ошеломляющее своей сверхпростотой, разверзло в сознании отца Барнса новую чудовищную бездну. Он совсем забыл о прессе. Как скоро они набегут? Не захотят ли делать снимки? Следует ли созвать чрезвычайное собрание ПЦС? Что скажет епископ? Нужно ли немедленно позвонить архидиакону и передать все в его руки? Да, так будет лучше всего. Архидиакон знает, что делать. Он умеет обращаться с прессой, с епископом, с полицией и приходским церковным советом. Но отец Барнс боялся, что даже при этом его храм все равно окажется в центре шумного внимания.

Он всегда постился перед первой мессой, и теперь, впервые за это утро, почувствовав слабость и, как ни странно, даже легкую тошноту, опустился на один из двух кухонных деревянных стульев и беспомощно уставился на визитку с четко отпечатанным семизначным номером, потом посмотрел вокруг, словно искал, куда бы понадежнее ее спрятать. Наконец, достав из кармана сутаны портмоне, сунул ее туда рядом с банковской и единственной кредитной карточками, после чего обвел взглядом кухню и увидел ее такой, какой она, должно быть, представилась тому симпатичному полицейскому, — во всей ее убогости. Невымытая тарелка, из которой он вчера вечером ел свой гамбургер с пюре и размороженным зеленым горошком; заляпанная жиром стена над допотопной газовой плитой; вязкая сальная масса, забившая просвет между плитой и посудным шкафом; несвежее, с душком, полотенце на крючке возле раковины; покосившийся на гвозде прошлогодний календарь; две открытые полки, забитые полупустыми коробками с кукурузными хлопьями, банками с окаменевшим джемом, треснутыми чашками, пакетами с моющими средствами; шаткий стол и два стула со спинками, захватанными множеством грязных рук; покоробившийся и отставший вдоль стен линолеум; сам воздух, насыщенный неуютом, отсутствием заботы, заброшенностью, нечистотой. Остальная квартира выглядела не многим лучше. Миссис Макбрайд не гордилась ею, потому что гордиться было нечем. Она не обращала внимания на ее неопрятный вид, потому что не обращал на него внимания он. Так же как и он, она скорее всего просто перестала замечать, как их жизнь медленно затягивается пеленой грязи.

После тридцати лет замужества за Томом Макбрайдом Берил Макбрайд говорила с более заметным ирландским акцентом, чем ее муж. Порой отцу Барнсу казалось, что говор этот не столько естественно перенят ею, сколько намеренно культивируется; она усвоила мюзик-холльный стереотип ирландскости то ли ради прочности брачных уз, то ли из каких-то других, менее понятных соображений. Однако отец Барнс замечал, что в те редкие моменты, когда миссис Макбрайд испытывала сильное волнение, к ней возвращался ее родной кокни. Приход нанимал ее на двенадцать часов в неделю, и в ее обязанности входило по понедельникам, средам и пятницам убирать квартиру, стирать постельное и любое другое белье, накопившееся в бельевой корзине, а также готовить и оставлять на подносе незамысловатый обед. Предполагалось, что в остальные дни недели, включая выходные, отец Барнс заботится о себе сам. Никогда не существовало письменного свода обязанностей миссис Макбрайд — считалось, что относительно времени посещений и круга обязанностей она договаривается с каждым новым пастором напрямую.

Двенадцати часов в неделю было более чем достаточно, когда настоятелем служил молодой отец Кендрик. Он был женат на матроне, являвшей собой образец пасторской жены, — толковой полногрудой женщине-физиотерапевте, легко совмещавшей почасовую работу в больнице с приходскими обязанностями и умевшей держать миссис Макбрайд в форме со строгостью, коей она, несомненно, никогда не применяла по отношению к своим пациентам. Разумеется, никто не ожидал, что отец Кендрик у них задержится. Он лишь временно заполнял паузу между долгим — двадцатипятилетним — служением отца Коллинза и назначением его постоянного преемника, буде таковой нашелся бы. Церковь Святого Матфея, как не уставал повторять архидиакон, была лишним учреждением культа в Центральном Лондоне. При двух англиканских церквах, расположенных в радиусе трех миль, возглавляемых энергичными молодыми священниками и имевших влиятельные приходские организации, серьезно конкурирующие с социальными службами, храм Святого Матфея с его малочисленной престарелой паствой являл собой неприятное напоминание об упадке авторитета государственной церкви в центральных городских районах. Но тот же архидиакон говорил: «Ваши прихожане исключительно лояльны. Жаль, что они при этом не богаты. Ваш приход истощает наши ресурсы, это совершенно очевидно. Но продать его мы не можем. Считается, что здание представляет некий архитектурный интерес. Лично я никогда этого не мог понять. Этот несуразный купол… Совсем не английский, ведь правда? У нас здесь не венецианское Лидо, что бы там ни думал архитектор». Архидиакон, который, честно говоря, никогда не видел венецианское Лидо, взрастал на территории храма в Солсбери и, с определенными допусками, с детства точно знал, как должна выглядеть церковь.

Перед тем как отбыть в свой новый городской приход (смесь рас, мужской клуб, союз матерей, молодежные землячества — достойный вызов для амбициозного священника умеренно высокой церкви,[11]одним глазом косящего на митру), отец Кендрик коротко высказал свои соображения о Верил Макбрайд:

— Признаться откровенно, она меня ужасает. Я стараюсь держаться от нее подальше. Но Сьюзан, похоже, умеет с ней управляться. Вам надо бы поговорить с ней относительно ведения домашнего хозяйства. Лучше бы миссис Макбрайд восприняла от мужа не акцент, а религию. Тогда ее кулинарными талантами наслаждался бы теперь настоятель церкви Святого Антония. Я пытался намекнуть отцу Доновану, что у нас есть созревший плод, готовый упасть ему в руки, но Майкла не проведешь. Так что остается вам попытаться обратить его экономку миссис Келли в англиканство — и вы будете жить припеваючи.

Сьюзан Кендрик, ловко перекладывая газетами фарфоровый сервиз и стоя по щиколотку в стружке из упаковочных ящиков, охотно поделилась информацией, но мало утешила:

— За ней надо приглядывать. Готовит она просто, но неплохо, хотя репертуар у нее весьма ограниченный. А вот что касается домашней работы, то здесь она куда менее надежна. Вы должны с самого начала правильно себя поставить. Если вы зададите строгие правила и она будет знать, что вас не проведешь, все будет в порядке. Она работает здесь, конечно, очень давно, еще со времен отца Коллинза, ее нелегко заставить уйти. К тому же она преданный член конгрегации. По каким-то причинам церковь Святого Матфея ей подходит. Так вот, как я уже сказала, важно с самого начала правильно поставить себя. Да, и следите за своим шерри. Дело не в нечестности. Вы можете оставлять на виду все — деньги, часы, пищу. Просто она любит выпить. Лучше угощайте ее иногда сами. Так у нее будет меньше соблазна. Вряд ли вы сможете прятать спиртное под замок.

— Нет, что вы, конечно, нет! — воскликнул отец Барнс. — Я вас понял.

Но правильно поставила себя с самого начала именно миссис Макбрайд. У Барнса не было ни малейшего шанса. Он до сих пор, краснея от стыда, вспоминал то их первое, столь важное собеседование. С видом просителя он сел напротив нее в квадратной комнатке, служившей кабинетом, и увидел, как ее маленькие острые глазки, черные, как смородинки, обшаривают пустоты на полках, оставшиеся на тех местах, где прежде стояли фолианты отца Кендрика в кожаных переплетах, убогий ковер перед газовым камином, несколько эстампов, пришпиленных прямо к стене. И это еще не все, что она увидела.