– Если бы… Я-то ведь играю только на сцене, в пьесах то есть…

– Это в каких же? Не помню, где у Островского в макао режутся…

– Так ведь «Игрок» Гоголя, «Маскарад» Лермонтова. Я там Арбенина играл…

– Ах да, верно, – согласился Ванзаров. – У вас в Саратове ставили?

– С большим успехом! – с гордостью отвечал Меркумов. – По всей Волге возили, от Астрахани до Нижнего, овации срывали!

– Изобразите…

– Что, простите?

– Да хоть монолог Арбенина…

Меркумов прокашлялся и начал с пафосом:

Читал он картонно-трагически, как и положено провинциальному актеру, и даже намного хуже. Чтобы не терпеть это мучение, Ванзаров зааплодировал в начале третьего стиха («Ей-богу, мне такая роль уж не под леты…».)

– Благодарю, это было превосходно, – сказал Ванзаров. – Раз карьера в столице не сложилась, не с пустыми руками вернетесь.

Меркумов замахал на него отчаянно.

– Молчите, молчите, спугнете удачу! – Он вытащил пачку ассигнаций, любовно сжимая ее в ладонях. – Это первый раз в жизни так подфартило. Получил на чай, так уж получил… Такие деньжищи!

– Куда собираетесь вложить? Что думаете?

– А тут и думать нечего! – Меркумов старательно запихал куш в карман пиджака. – В искусство вложу! В театр! Сделаю антрепризу, сам – в главных ролях, афиши напечатаем, как положено, и покачусь от самого Ростова по России-матушке. Может, и до столицы докачусь! Сбылась мечта идиота… – И он попробовал вытряхнуть хоть что-то из пустого стакана.

– Ну, счастливчик, признавайтесь: для этого спектакля вас наняли?

И хоть Ванзаров дружески улыбался, актер несколько попятился от него.

– Да что вы такое говорите… Я же актер, пусть провинциальный, а не продажная девка, чтоб меня так… А если мне удача улыбнулась, так вам и завидно, что сами за стол не сели… Вам же первому предлагали… Нехорошо это, господин Ванзаров. Актера всякий обидеть может, особенно у вас тут, в столице. Что я, не вижу, как на меня все косятся: будто я прокаженный или негр какой.

В голосе его звенела слеза. Ванзаров дружески похлопал его по плечу.

– Перестаньте, дружище… – искренно сказал он. – Простите, если обидел. Не хотел. Вы славный человек. И никто на вас косо не смотрит, не берите в голову. А если и смотрит – наплюйте, будьте собой. Да и вообще день выдался тяжкий. А завтра еще круче завертит… Банковать опять сядете?

– Вот уж увольте, – ответил Меркумов, вытирая глаз рукавом. – Столько страха натерпелся, что до седых волос хватит. Ваш черед…

– Так я играть не умею.

– Ничего, я же справился. – Нет уж, все, – твердо сказал Меркумов. – В такие игры, как завтра господа подрядились, не сунусь. Не приду, и все. Что я, должен, что ли, им?!

– Как говорится: все это очень странно, и все странней становится притом. Не так ли?

– Вот именно. Верная присказка.

– Когда у нас тут выступать будете?

– Как прикажут, – ответил Меркумов. – Наше дело актерское, подневольное. Я спросил доктора: когда, дескать, готовить номер. Так он удивился, ничего не знает. Предложил выступить, как елку в большом зале поставят. Да и то разумно: праздник…

– А господин Могилевский еще спать не ушел?

– Сидит в библиотеке, строчит что-то…

Ванзаров пожелал доброй ночи и отправился в библиотеку. В курзале выключили отопление. Становилось холодно, как в склепе. Зря сюда зимой нервных больных не пускают. Выздоровели бы, как мухи. Все до одного. Или чуть меньше.

После пережитых треволнений доктор Могилевский находил успокоение в криминальных романах. Только-только раскрыл «Лунный камень» в оригинальном издании и уже отправился в далекий мир, куда, кроме него, не добраться никому. Стук в дверь он принял как надругательство над самым святым, его отдыхом. Но долг прежде всего.

– Да, войдите, – крикнул доктор, хотя на языке так и вертелось нечто другое.

От Ванзарова не укрылось, что он быстро спрятал за колено.

– О, родственная душа! – сказал он с теплотой. – Тоже люблю провести спокойный вечер с каким-нибудь мудрым сыщиком вроде Путилина или Ната Пинкертона. Пусть книжечки дешевые, но удовольствие приносят дорогое. Не то что эта мура вроде Достоевского или Диккенса.

– Чем могу помочь? – Могилевский не расположен был к душевному разговору.

– Да вот актер этот из Саратова вцепился в меня мертвой хваткой: когда буду выступать? Не знаю, что ответить…

– Не обращайте внимания, – ответил доктор. – Это какая-то глупость. Он и ко мне с тем же подходил. Бредовая идея, не иначе. Актер, что с него взять. Сцены мало, так еще и в жизни комикует.

– Разве на рождественский утренник не заказывали? Что-нибудь бодрящее для господ отдыхающих: монолог Аребенина или Гамлета с черепом?

– Господин Ванзаров, здесь не цирк, – заметил Могилевский, что в свете последних событий выглядело довольно смело. – Господину Меркумову я доходчиво пояснил: если он желает – может развлекать публику как угодно. Платить ему за это никто не будет. Мало того что в лотерею выиграл, так еще его актерства оплачивать. Еще чем-нибудь могу вам помочь?

– Можете, – безжалостно ответил Ванзаров. – Где у вас телефонный аппарат? Мне нужно телефонировать в столицу.

– В бильярдной…

– Там ему и место: проигрался – и сразу сообщил радостную новость семье. Не сочтите за труд открыть игривое ристалище.

Доктор понял, что этому господину легче сдаться, чем отказать. Устало поднявшись и бросив вожделенную книжку на кресло, он вежливо предложил гостю идти вперед.

В бильярдной оказалось еще холоднее, чем в коридоре. Печки здесь не было вовсе. Могилевский указал на деревянный сименсовский ящик, висевший в стороне от полочки с шарами. Ванзаров снял слуховую трубку и покрутил ручку вызова. В трубке стояла безграничная тишина, называемая в криминальных романах «мертвая». Хотя какая может быть тишина в медных проводах? Он еще раз дал вызов на станцию. Ответа не было. Как и любой человек, Ванзаров стал дуть в рожок амбушюра, торчащий из ящика, и повторять модное словечко «але-але», как будто выступал в цирке. Ничего не помогло. Он протянул бесполезный рожок Могилевскому.

Доктор проделал все то же самое: вертел, дул, кричал «але!» и даже постучал по ящику, как будто хотел разбудить гнома-телефониста, заснувшего крепким сном.

– Ничего не понимаю, – растерянно сказал он, вешая трубку. – Днем еще телефонировал, связь была…