– У нас пятнадцать долларов, – сказал я. – Но нам еще нужно купить продукты на неделю.

– Пятнадцать долларов? – Мужчина явно удивился, но я это предвидел. – Откуда у вас пятнадцать долларов?

– Их отец дал, Ллойд. Как и сказал молодой человек, купить обувь и продукты на неделю.

– Вы братья?

– Да, сэр, – сказал я.

– Как получилось, что вы совсем не похожи?

– Ллойд, ты совсем не похож на своего брата. Разве не ты всегда говоришь, что самый красивый из вас двоих?

Мужчина присмотрелся к нам.

– Это у вас какая-то форма?

– Нет, сэр, – сказал я. – Эту одежду дала нам одна леди из церкви в Уортингтоне. Наверное, они получили ее от школы или еще откуда, не знаю. Но это намного лучше того, что мы носили раньше.

– Кто ваш отец?

– Клайд Стрэттон, – сказал я, ухватившись за первые два имени, всплывшие в уме.

– Не знаю такого, – сказал мужчина.

– Мы только приехали в город. Па получил работу на элеваторе.

– Они нанимают рабочих? В это время года?

– Его наняли для ремонта. У па золотые руки.

– Он счастливчик, раз нашел работу в такое время.

– Это правда, – сказал я и изобразил уныние. – Но мы не знаем, надолго ли.

– А что ваша мама? – спросила женщина.

– У нас больше нет мамы, мэм. Она умерла.

– Очень жаль слышать такое, сынок.

– С тех пор мы переезжаем с места на место. И эти старые ботинки, они совершенно протерлись.

Я снял один – не тот, в который спрятал пятидолларовые купюры прошлой ночью, – и показал ей дыру.

Она посмотрела на мужчину.

– Ботинки Гувера, – сказала она и вытащила картон, который я вложил внутрь, чтобы закрыть дыры. – Кожа Гувера, Ллойд.

Она посмотрела на меня с удивительным сочувствием.

– Твой брат еще ребенок, но говорит только он, – сказал мужчина Альберту. – Что такое? У тебя нет языка?

– Ллойд! – рявкнула женщина. – Мальчик заикается.

Я забрал свой ботинок с таким видом, будто это что-то мертвое.

– Па выгреб все деньги и велел нам купить новые, лучшие из того, что мы можем себе позволить. А у нас только пятнадцать долларов.

– И н-н-нам еще нужны п-п-продукты, – мучительно выдал Альберт.

– На всю неделю, – добавил я.

– «Бастер Браун» стоят два семьдесят пять за пару, – сказал мужчина. – Вам хватит на продукты и еще останется.

– Я лучше возьму «Ред Винг», – сказал я с такой тоской, что самому стало себя жалко.

Альберт метнул в меня убийственный взгляд, и я понял: он боится, что я слишком переигрываю.

– Ллойд, – резко сказала женщина.

Мужчина закатил глаза.

– Вот что я вам скажу, мальчики. Я дам отдам вам «Ред Винг» по пять долларов. Останусь без прибыли.

Альберт открыл рот, и я понял, что он готов согласиться, поэтому перебил его:

– Если вам нетрудно продать нам три пары за пятнадцать долларов, мы могли бы купить новые ботинки и для па.

– Тогда у вас ничего не останется на еду, – сказала женщина.

– Мы умеем добывать пропитание, мэм. Мой брат хорошо умеет ловить рыбу в реке за городом. А у меня есть праща, и я попадаю белке в глаз с тридцати футов. И можно еще собирать дикие растения, если знать, что ищешь. А вот обувь. Ее мы делать не умеем. И еще кое-что. Я знаю, что для вас это не имеет значения, но сегодня у нашего па день рождения. У нас никогда не было денег купить ему что-нибудь, но если мы принесем ему новую пару тех армейских ботинок, думаю, это будет лучший подарок из всех.

Клянусь, я видел, как глаза женщины наполнились слезами.

– Ллойд, если ты не продашь мальчикам ботинки, то целый месяц будешь спать на качелях на крыльце.

Мы покинули город с тремя коробками новых «Ред Винг», тремя парами носков и маленьким швейным набором, который добавила женщина, чтобы мы могли зашить дырки в своих старых носках. Когда мы отошли достаточно далеко от последнего городского дома, Альберт сказал:

– Ложь у тебя получается сладкой, как мед, да?

Я посчитал это комплиментом и довольно ответил:

– Это дар.

– Или проклятие. У той женщины доброе сердце, Оди. Она была добра к нам, а ты ее обманул.

Это было больно. Но я стоял на своем.

– Представь, что она сейчас чувствует. Она только что помогла трем нуждающимся людям, и это истинная правда, Альберт.

– А как она будет себя чувствовать, когда поймет, что на элеваторе нет никакого Клайда Стрэттона?

– Что-то ты не очень помогал, – огрызнулся я. – Э… э… э… Ты как будто язык проглотил.

Альберт остановился и повернулся ко мне, его лицо было печальным и серьезным.

– Послушай, Оди, ты многое пережил, много плохого, и я знаю, что должен был лучше защищать тебя. Но я не хочу, чтобы ты вырос таким, как… как…

– Как Клайд Брикман? Как ДиМарко? Так ты про меня думаешь? Ну и черт с тобой.

Я как можно скорее пошел от него прочь. Не только потому, что разозлился, но и потому, что не хотел, чтобы он видел, как сильно обидел меня.

– Оди, подожди! – крикнул Альберт.

Я остановился, но не из-за него. Меня заставил вернуться звук полицейской сирены. Альберт тоже повернулся, и мы оба смотрели, как полицейская машина несется по гравийной дороге Вестервилля в нашу сторону, оставляя за собой такое облако пыли, которому позавидовал бы табун диких лошадей.

– О, черт, – сказал я.

– Полегче, Оди. Просто сохраняй спокойствие.

Утреннее солнце отражалось в лобовом стекле и слепило меня, не давая рассмотреть полицейского за рулем. Я оцепенел от ужаса. Я мог выдержать взгляд Черной ведьмы и постоять за себя перед ее мужем, но было что-то в парнях в форме, при значке и оружии, отчего мои внутренности превращались в желе.

– Помаши рукой, – сказал Альберт, когда коп подъехал. – И улыбайся.

Я поднял руку. Она показалась мне свинцовой.

Полицейская машина пронеслась мимо так быстро, что я даже не успел хорошенько рассмотреть водителя. Она пронеслась по дороге, по мосту через Гилеад и дальше.

Мы дошли до моста и задержались, чтобы убедиться, что коп не вернется и нас никто не видит. Потом мы скрылись под деревьями вдоль реки и пошли туда, где оставили каноэ. Добравшись до места, мы с Альбертом потрясенно переглянулись.

Моза и Эмми не было, каноэ тоже.

Никогда, даже слушая самые страшные угрозы ДиМарко, я не боялся так, как в тот момент, когда мы обнаружили, что Моза и Эмми нет.