На краю лужайки Магдален-мидоу под сенью дикой вишни сидят два студента и играют на скрипке ирландские народные песни: «Если нет дождя, мы всегда упражняемся здесь, на природе». Около полудня в часовне Уодхэм-колледжа на возвышении для органа студентка вместе с учительницей поет шубертовскую Ave Maria. Гуляя по дворам и садам колледжей, почти в каждом слышишь, как где-то играют на рояле.

Оксфорд – город музыки. Но еще раньше, едва приехав сюда, сквозь грохот транспорта вы слышите колокольный звон: поют колокола Магдален-колледжа, Мертон-колледжа и Нью-колледжа, церкви Св. Девы Марии, Линкольн-колледжа, собора Крайст-Черч, а также колокола семи церквей в центральной части города – отовсюду доносится высокий и низкий, тяжелый и легкий небесный звук. Когда Чарлз Райдер, студент из «Брайдсхеда» Ивлина Во, в последнее воскресенье учебного года шагал по центральной аллее своего колледжа «через мир благочестия», его со всех сторон окружали прихожане и звуки колоколов. Давно нет былого благочестия, но церкви остались – по крайней мере шестьдесят пять англиканских церквей и колледжских часовен. Нигде в Англии, кроме Лондона, не найти столь высокой концентрации колоколов на единицу площади. Ничего удивительного, что не только верующие, но и звонари играют в городе не последнюю роль. Вскоре после Реформации колокольный звон вошел в моду в среде молодых джентльменов – gentelmen-ringers (звонарей-джентльменов). Правила игры установил кембриджский мастер колокольного звона Фабиан Стедмен. В трактате Tintinnalogia (1668) он разработал искусство переменного звона в том виде, в каком оно практикуется и поныне, достигнув такой виртуозности, что Георг Фридрих Гендель, к примеру, всегда считал колокола национальным английским инструментом.

Change-ringing (переменный звон) – математически обоснованный, нередко часами длящийся ритуал, своеобразная смесь дзен-буддизма и крикета для колоколен. У этого командного спорта звонарей до сих пор имеются болельщики во многих колледжах. Мастера переменного звона клуба «Оксфорд Юниверсити», основанного в 1872 году, регулярно упражнялись в церквах Св. Марии Магдалины и Св. великомученика Фомы, а временами также в церквах Сент-Кросс, Сент-Эбби и в приходской церкви Олд-Мерстон. В Оксфорде работают настоящие виртуозы – например, команды Магдален-колледжа или Наффилд-колледжа, а в 1958 году был установлен мировой рекорд: двенадцать тысяч шестьсот смен за шесть часов двадцать минут. Уважаемым членом академического Союза звонарей был и Джон Бетджемен. Колокола сопровождали его всю жизнь: со времен учебы в Магдален-колледже и до знаменитых стихотворных мемуаров, озаглавленных «Созванные колоколами».

Следуя зову колоколов, удается порой насладиться и самой прекрасной музыкой, какую в состоянии предложить только Оксфорд, причем совершенно бесплатно: церковной хоровой музыкой в классической английской традиции от Уильяма Бёрда до Бенджамена Бриттена. Evensong (вечерняя месса) – элемент университетской жизни, наиболее строго оберегающий собственное монастырское происхождение. Как правило, часовая вечерняя молитва поется только во время учебных триместров, хотя не у всех колледжей есть хоры. Свои хоровые школы имеются лишь в Крайст-Черч-колледже, Магдален-колледже и Нью-колледже, у них же – лучшие хоры. Эти хоры давно стали звездами популярного жанра и ездят по миру с концертами. В 1996 году хор Нью-колледжа с программой церковной музыки попал не только в топ-листы классических исполнителей, но и в поп-чарты.

Шестнадцать мальчиков в жестких стоячих воротничках, младшие из которых едва видны из-за скамей, становятся к вечерне напротив хормейстера; за ними четырнадцать более взрослых певцов в черно-белых одеждах, и все они вместе поют своему Господину псалом, и господин их (если на миг позабыть о Боге) – Эдвард Хиггинботтом. Хормейстер, человек с длинными тонкими пальцами, как на картинах Эль-Греко, которыми он, подобно заклинателю змей, шевелит где-то над сопрано, тенорами и басами, пока не заставит тридцать голосов слиться в единый тон, лучше всего без музыкального сопровождения – в чистый и ясный звук, который он удерживает между певцами, модулируя каждым пальцем, дирижируя к тому же бровями, словно крылатые ангелы высоко под потолком тоже входят в состав хора; и еще несколько секунд парят в воздухе пальцы, пока не растворится последний, не слышный уже звук – аминь – прекрасный и долгий, как сама вечность. Лишь иногда, в Хеллоуин, канун дня Всех Святых, его серафимоподобные певцы притаскивают и водружают на хоры красную маску дьявола.

Удивительные голоса, пестующие григорианские песнопения Cantus planus, справляющиеся с виртуозной полифонией поздней сакральной музыки, голоса Фаринелли, контртеноры, живущие под постоянной угрозой мутации голоса и отсева на экзаменах, год за годом, вновь и вновь, на протяжении столетий… С 1379 года поют они в Нью-колледже, исполняя волю основателя, Уильяма Уайкхэма. Хористы собора Крайст-Черч по-прежнему носят плоские тюдоровские шапочки эпохи кардинала Уолси, а в Магдален-колледже начиная с 1458 года, перед тем как приступить к исполнению вечерней молитвы при свечах, поверх красных одежд они надевают белые накидки. Огромная сила исходит от этих хоров, от их простоты и вокальной мощи, внутренней гармонии по ту сторону ритуалов и религий. Кто хоть раз слышал Miserere Грегорио Аллегри в среду Страстной недели в часовне Магдален-колледжа, не забудет этого никогда.

При этом хоры разных колледжей различаются не меньше, чем сами колледжи: даже вечернюю службу они начинают в разное время. В Магдален-колледже служба начинается ровно в шесть, в Нью-колледже – в четверть восьмого, а в Крайст-Черч-колледже – точно в пять минут седьмого. Ничего удивительного, что informator choristarum (распорядитель хора) в Магдален-колледже именуется совсем не так, как его коллеги-канторы, и это не просто другой стиль. Помимо участия в церковных литургиях все три знаменитых оксфордских хора связывает одно – любовь к сакральной музыке тюдоровской эпохи. То же роднит их с соперниками из Кембриджа, признанными коллективами Кингз-колледжа и Сент-Джонс-колледжа. Репертуар охватывает музыку тюдоровских мастеров: Уильяма Бёрда, Томаса Таллиса, Орландо Гиббонса – и простирается до Палестрины, Монтеверди и Орландо Лассо. Они поют все, от мотетов Возрождения до хоралов и барочных кантат. В течение недели здесь можно услышать в хоровом исполнении Генделя, Баха, Пёрселла, а также Пендерецкого и Стравинского вкупе с Брукнером и Бриттеном, английских классиков xx века: от Эдуарда Элгара и Воана-Уильямса до Майкла Типпетта и последних сочинений Джона Тейвенера.

Один из любимейших композиторов университетских хоров – Орландо Гиббонс. Когда-то он, родившийся в Оксфорде и сделавший карьеру композитора в Лондоне, был одним из них – мальчиком из кембриджского хора. Потом играл на спинете при дворе Якова I, был органистом Вестминстерского аббатства, столь виртуозно владевшим клавишными, что прослыл величайшим аппликатором эпохи. Один из самых известных хоралов Гиббонса – «О, бейте в ладоши!», контрапунктный необычайно трудный фрагмент, который никто во всей стране не исполняет лучше хора под управлением Эдварда Хиггинботтома, мастера вокального «аминя». Композитор Уильям Уолтон в 1916 году также начинал хористом в Крайст-Черч-колледже. В четырнадцатилетнем возрасте он написал для своего хора литанию «Падайте, падайте, медленные слезы» – самую раннюю из сохранившихся его композиций. А брат Генри Пёрселла Даниэль был кантором Магдален-колледжа и при этом изрядным юмористом, за что получил прозвище Punmaster General[62]. В часовне Нью-колледжа начинали международную карьеру контртеноры Джеймс Боумэн и Роберт Холлингуорт. Еще один певец колледжа, Джереми Саммерли, ныне дирижирует одним из лучших хоров Британии – Schola Cantorum.