Оба мальчика разом вскочили со своих мест. Книги выпали у них из рук и тяжело плюхнулись на дорожку.

– Как ты смеешь! – запальчиво закричал Никс. – Как ты смеешь, скверная девчонка!

И, опустив руки в карманы своих клетчатых панталон, принял самый презрительный и негодующий вид.

– Да, как ты смеешь так оскорблять нас обоих! – выступил теперь вперед и Гога, чуть-чуть изменившись в лице.

Мальчик, видимо, храбрился, но руки у него дрожали и глаза бегали во все стороны, как у пойманного зверька.

– Молчи, ты, лгунишка! – презрительно глянула на него Женя. – И ты, клетчатая кукла, тоже молчи! – бросила она негодующе в сторону Никса. – Если у вас нет смелости сознаться, так хоть не лгите!

Она обернулась ко всем мальчикам и закричала своим звонким, далеко слышным голоском:

– Рыцари! Это сделали они: графчик Николай Гортанов и Георгий Владин. Если вы не верите мне, то должны поверить моей сестре Марусе. Моя сестра никогда не врет, рыцари! Вы знаете это. Пусть она подтвердит вам то, что эти мальчики (тут она презрительно мотнула головой в сторону Никса и Гоги) оказались предателями. А теперь позовите сюда Марусю, – заключила она тоном приказа.

Никто, казалось, не посмел ослушаться ее, и в следующую же минуту ее сестра Маруся стояла сконфуженная среди двадцати буйных шалунов, с нетерпением ожидавших от нее показаний.

Маруся была тиха и робка от природы, как овечка. Она во всем отличалась от своей проказницы сестры. Но у девочки было одно огромное достоинство: она никогда не лгала. Не лгала даже в шутку; даже во время игр, которые иногда требовали шуточной лжи, – даже тогда не лгала Маруся.

Как только сестра появилась в саду, Женя бросилась к ней со всех ног.

– Скажи им, Маруся, что ты видела неделю тому назад и что рассказала мне вчера утром, – произнесла она, заглядывая сестре в лицо.

Маруся покраснела. Ее большие кроткие глаза растерянно вскинулись на сестру.

– Ты хочешь знать еще раз о том, что я видела за изгородью сада? – тихо спросила Маруся.

– Да, да! – нетерпеливым хором закричали мальчики и Женя в один голос.

– Это было дней шесть тому назад, – начала своим нежным голосом Маруся, – рано утром. Все мальчики спали, спали также и Женя, и дядя, и Авдотья, и сторожа Мартын и Степаныч, и месье Шарль, и Карл Карлович – словом, все, весь пансион. Только я проснулась, потому что мне показалось, что ястреб спускается к цыплятам. Я вышла в сад и увидела двух мальчиков. Они крались осторожно по дороге прямо к большому дубу, что стоит на перекрестке двух путей, которые ведут к соседним деревням. Мне показалось очень странным, что мальчики встали в такой ранний час и крадутся, как воры. Зачем было мальчикам в такую пору идти, да еще с такой опаской, по дороге? Я стала смотреть. И что же? Они прошли с четверть версты, а может быть, и больше, подошли к дубу. Один из них вынул какую-то бумагу из кармана, другой гвозди и молоток. Они прибили листок к дереву и снова тем же крадущимся шагом пошли обратно. Когда они повернули, я хорошо разглядела их лица. Это были графчик Никс и Гога Владин.

Маруся обвела мальчиков честными, правдивыми глазами. Снова наступило молчание. Оно тянулось минуты две-три. Потом Алек Хорвадзе сурово взглянул на обоих преступников.

– Ну, что? Вы еще будете уверять, что это сделали не вы? – насмешливо обратился он к Гоге и Никсу.

– Не мы! – протянул маленький франт, готовясь огласить пансионский сад громким ревом.

– А ты что ответишь, Георгий Владин? – обратился к его приятелю Алек.

Сердитые, горевшие злыми огоньками глаза Гоги окинули толпу мальчиков недобрым и дерзким взором. Он побледнел немного. Губы его дрогнули. С коротким злым смехом, глядя куда-то в сторону, Гога проговорил:

– Ну да! Это сделал я! Так что же из этого?

– Как, что такое? Что ты сказал? – так и посыпались на Гогу со всех сторон вопросы.

– Я сделал это! – еще более сердито произнес Гога и гордым, надменным взором окинул толпившихся вокруг него пансионеров. – Я написал бумажку и прибил ее… И научил Никса помочь мне в этом… Все я, один я! Потому что я ненавижу вашего мужичонка, которому не может быть места среди нас. Здесь воспитываются граф Никс Гортанов и я, Георгий Владин, и вдруг, рядом с нами, сын каких-то мужиков! Да, мне неприятно, противно это! Я не хочу сидеть рядом с мужиком, спать с ним в одной спальне, учить с ним в классе урок и есть за одним столом. Он серый мужик, пастух, а я благородный мальчик… Да!

Но тут благородный мальчик как-то странно перекувырнулся в воздухе и отлетел в траву сажени[23]на две. Это Алек Хорвадзе схватил его за плечи и, прежде чем Гога успел опомниться, он лежал уже врастяжку на мягком газоне подле самого края дорожки. Алек стоял над ним с горящими глазами и с взволнованным от гнева лицом.

– Рыцари! – начал он дрожащим голосом. – Эти глупые мальчишки не достойны нашей дружбы. Они не рыцари больше. Мы все будем сторониться их с этого дня! Слышите? Все!.. Не сметь разговаривать с ними, играть и подавать им руку! Идем сейчас же к директору (Алек хотел сказать по привычке к «Макаке», но вовремя удержался, вспомнив про присутствие девочек, обожавших своего дядю) и расскажем ему все… И еще скажем, что лучше вовсе не ехать на пикник, чем брать с собой этих негодных, бесчестных мальчишек. Они предатели, и мы не должны иметь с ними ничего общего с этого дня. Хорошо ли вы поняли меня, рыцари?

– Поняли, Алек!

– И исполните все, что я сказал?

– Исполним все до единого слова.

– А теперь марш к директору… Мы должны ему рассказать все, – снова скомандовал Алек.

– Мы должны рассказать ему все! – эхом откликнулись двадцать мальчиков и последовали послушной толпой за Алеком.

За ними поспешили Маруся и Женя. Никс и Гога остались одни.

– А все-таки дело сделано, – произнес Гога, – и дядя этого глупого мужичонка будет знать, где искать сбежавшего Миколку.

– Да, ты удивительно умный, Гога, так все хорошо придумал! – восторженно произнес Никс. – Только вот пикника жалко! Макака ни за что не согласится нас взять с собой, когда узнает про все, – печально добавил через минуту маленький графчик.

– Велика важность, пикник! Совсем это не весело ходить по скучному лесу и натирать себе ноги о сучья! – презрительно фыркнул его приятель.

– И в конце концов быть изъеденными комарами, – мигом согласился с ним графчик.

– И еще, чего доброго, попасть на ужин волкам! – заключил торжествующе Гога.

– Конечно! Конечно! – подтвердил Никс.

Но говоря это, оба мальчика кривили душой. Им было ужасно досадно лишиться удовольствия. К тому же они боялись директора, который, как они предчувствовали, не похвалит их за гадкий поступок.