Все эти моральные мучения, колебания и споры с внутренним голосом до того измучили Надежду Николаевну, что она обрадовалась, услышав звонок своего мобильного телефона.

Звонила ее мать.

Несмотря на свой более чем преклонный возраст, мать у Надежды была женщина чрезвычайно самостоятельная. В настоящее время она жила на даче в деревне Лисино, неподалеку от Луги, и прекрасно там управлялась, вела хозяйство и даже выращивала кое-что в саду и на огороде. На все предложения Надежды приехать и помочь с огородом мать отвечала, что ни в какой помощи не нуждается, что, слава Богу, вполне способна сама о себе позаботиться и что пускай Надежда создает уют и комфорт своему работающему мужу.

Раньше отправляли летом на дачу и кота, но характер у Бейсика с возрастом испортился, и у них с матерью сразу же начиналась борьба за власть. Кот хотел быть главным, у матери же характер всегда был твердый, неуступчивый, она никак не могла позволить коту гулять до полночи где вздумается и приходить утром с мокрыми от росы лапами прямо в ее постель. С пяти утра Бейсик душераздирающе мяукал за окном, мать же выдерживала характер, отчего возникли проблемы с соседями. И в результате мать заявила, что кот избалованное и вредное животное, и отказала ему от дачи. В глубине души Надежда с матерью была согласна, а Сан Саныч только обрадовался, что его ненаглядный Бейсик всегда будет рядом. Теперь кота возили на дачу только по выходным на машине, и это был отдельный аттракцион – поймать, запихнуть в переноску и слушать всю дорогу его недовольные вопли и стоны переживающего Сан Саныча.

Сейчас, увидев на дисплее телефона мамин номер, Надежда забеспокоилась: не заболела ли мать, или не случилось с ней какой-нибудь неприятности.

– Надя! – проговорила мама, едва услышала голос дочери. – Приезжай сюда срочно!

Надежда Николаевна еще больше заволновалась. Впрочем, мамин голос звучал бодро и жизнерадостно, и тут же выяснилось, что повод у звонка был самый оптимистический.

– Приезжай срочно! – повторила мать. – У меня смородины столько выросло – кусты ломятся! Мне одной ее не собрать, а если сейчас не собрать – дрозды склюют! И малина в лесу поспела, Нина Александровна каждый день полные бидоны носит!

Услышав про полные бидоны малины, Надежда невольно вспомнила ночную сцену на далеком полустанке – женщину, рассыпавшую бидон с малиной и безуспешно пытающуюся собрать ягоды с насыпи… руку со шрамом… и потом ту же руку, что трясла убитую Лидию.

Впрочем, это воспоминание было совершенно несвоевременно и неуместно. Надежда Николаевна почувствовала укол совести: матери далеко за семьдесят, а она ее уже почти две недели не навещала. Сейчас можно хотя бы под предлогом сбора урожая проведать ее, убедиться, что все в порядке.

– Мама, я обязательно приеду! – пообещала она. – Приеду завтра же!

– Правильно, ягоду соберем, а вечером сосед в город едет, он тебя захватит! – сообщила мать. – Сама и сваришь, а то у меня сахару столько нету…

Когда вечером Надежда сказала мужу, что собирается на день съездить к матери, тот ничуть не расстроился. К теще он относился с большим уважением и ради нее готов был и неделю пережить без жены. А тут всего-то один день.

Эта его готовность даже немного расстроила Надежду Николаевну. В глубине души она надеялась, что муж будет уговаривать ее остаться или отложить поездку. Она бы, конечно, все равно поехала, но почувствовала бы свою необходимость.

На следующий день Надежда выехала рано утром семичасовым поездом, и уже в половине одиннадцатого автобус высадил ее в Лисине.

Мать хлопотала возле дома, мыла посуду. Дочери она, конечно, обрадовалась и тут же пристроила к делу.

Черной смородины собрали чуть ли не ведро, и остатки красной, да еще крупного крыжовника три литра. Крыжовник мать благородно взяла на себя – там нужно было отстригать хвостики и варить в общей сложности дня два.

Надежда встала рано, разморилась от дороги и свежего воздуха и после обеда прикорнула на диване. Мать разбудила ее через час.

– Надя, – сказала она с едва заметным смущением, – ты извини, что я тебя напрягаю, но кричали, что приехала автолавка. Ты сходи туда, купи уксуса, а то я не могу уйти, у меня варенье на огне стоит! И еще конфет прихвати, если будут такие синенькие, в полосатых фантиках…

Надежда не стала напоминать матери, что у той диабет, – если в ее возрасте еще сохранились какие-то желания, нужно их осуществлять. Она взяла кошелек и сумку и отправилась на дальний край деревни, где обычно останавливалась автолавка.

Там она купила уксус, конфеты и еще кое-какие мелочи и пошла обратно. Но на полпути к дому навстречу ей попался местный алкаш дядя Паша. Дядя Паша был, конечно, не единственным деревенским алкашом, но, пожалуй, самым колоритным. Низенького роста, с непропорционально большой головой и оттопыренными розовыми ушами, он напоминал то ли сказочного гнома, то ли домового, то ли еще какого-то персонажа народных сказок. Вдобавок ко всему он носил обувь то ли сорок пятого, то ли сорок шестого размера, так что казалось, что он стоит на лыжах.

Дядя Паша выбрался из-за густых кустов сирени, заступил Надежде Николаевне дорогу и, воровато оглядываясь по сторонам, вполголоса проговорил:

– Николаевна, купи вещь!

– Здравствуй, дядя Паша! – вежливо ответила Надежда. – Какую еще вещь?

– Хорошую вещь, Николаевна! – пробормотал алкаш и что-то достал из-за пазухи. – Хорошую вещь, Николаевна, дорогую! Глянь!

Дядя Паша, когда душа у него горела и этот пожар срочно требовалось залить чем-нибудь крепким (а такое случалось с ним очень часто), тащил из дома самые разные вещи и пытался продать их любому встречному за бесценок, лишь бы хватило на бутылку. Бессовестные люди этим пользовались, люди же совестливые, к числу которых, несомненно, относилась и Надежда Николаевна, старались вернуть пропажу дяди-Пашиной жене Марье Никитичне.

Вот и сейчас Надежда с тем же намерением протянула руку:

– Ну-ка покажи, что у тебя там?

Дядя Паша доверчиво протянул ей открытую ладонь.

Надежда Николаевна думала, что увидит на этой ладони мельхиоровую чайную ложку, простенькое чайное ситечко, бабкину игольницу или другую случайно попавшую под руку мелкую хозяйственную вещь, чудом уцелевшую после его прежних запоев. Однако вместо этих сомнительных ценностей она увидела в руке алкоголика красивые дамские часики с браслетом. Причем если глаза не обманывали Надежду, и часики, и браслет были золотые.

– А ну-ка дай-ка мне посмотреть! – проговорила Надежда заинтересованно.

– Смотри, Николаевна! – позволил дядя Паша. – Только ты не сомневайся, вещь хорошая! Я бы ни за что не стал продавать, да очень деньги нужны! Марусе, жене моей, на лекарство… вещь хорошая, а я недорого возьму – рублей пятьсот, к примеру… или даже триста, если пятисот нету… на лекарство…

– Откуда же у тебя такая вещица? – протянула Надежда, разглядывая часики.