При мысли о вчерашнем стало дурно. Я помнил каждое слово, которое она произнесла. Но я ни в коем случае не хотел, чтобы она знала, как сильно задела мои чувства.

Я холодно посмотрел на нее:

– С чего бы мне злиться.

– Но ты как-то не похож на дружелюбно настроенного человека.

Я поднял бровь:

– У нас были дурацкие дебаты в учебной группе, Руби Белл. Дебаты, которые в какой-то момент всем надоели. Чего ты хочешь?

– Я просто хотела извиниться. Я вела себя нечестно и перешла на личности, мне очень жаль.

Ого, такого я не ожидал. Я не сразу нашел что сказать.

– Ты слишком много на себя берешь, если считаешь, что я до сих пор об этом думаю.

Она заморгала в недоумении, едкий ответ сбил ее с толку.

– Знаешь что? Просто забудь об этом.

– Не надо извиняться передо мной только потому, что тебе что-то нужно.

– Я извинилась не потому, что мне что-то нужно, Джеймс, – возразила она. – А потому, что мне искренне жаль. Я поступила вчера… просто ужасно.

Мы смотрели друг на друга, и я искал скрытый мотив. Но ничего не нашел. Выражение ее лица было честным и открытым. Похоже, она серьезно. Я наскоро прикинул варианты. Я мог бы и дальше держаться с ней холодно и вести себя так, будто мне плевать на ее слова. И на слова других. Но тогда она пожалуется Лексингтону, и он продлит мою ссылку в комитете. К тому же я понял, что просто не хочу этого. Ругаться с Руби Белл чертовски утомительно. Думаю, моя жизнь станет немного легче, если я пойду ей навстречу.

– О’кей, – сказал я.

Напряжение между нами вмиг спало. Я почувствовал, что снова могу дышать, и у Руби плечи сразу расслабились.

– Хорошо, – ответила она. На мгновение девушка растерялась, будто не знала, что теперь делать. Затем кивнула и вернулась к столу.

Взяла ежедневник, открыла его и что-то в нем отметила галочкой. Неужто извинение стояло одним из пунктов в списке дел? Я бы не удивился.

Собственно, все, я мог уходить. Мы сказали друг другу необходимое. Не знаю, почему я не ушел сразу, а смотрел, как она собирает вещи. Казалось, в ее чудовищном рюкзаке для всего есть место, и было что-то невероятно успокаивающее, почти гипнотизирующее в том, как в нем по очереди исчезали папка, записная книжка, ручки, бутылка воды и, наконец, ежедневник.

– Сколько нужно костюмов для афиши? – спросил я, сам того не ожидая.

Руби застыла. Медленно повернула ко мне голову.

– Два, – осторожно сказала она. – Один мужской и один женский.

Я видел, как она безуспешно пыталась скрыть вспыхнувшую надежду, и решил больше не подвергать ее пытке.

– Я спрошу у родителей, – пообещал я, выдержав небольшую паузу.

Ее глаза засияли, и ей стоило больших усилий скрыть радость.

– Правда?

Я кивнул:

– Теперь ты довольна?

Руби застегнула рюкзак и накинула его на плечи. Затем подошла ко мне:

– Спасибо. Ты нас очень выручишь.

И мы впервые с тех пор, как я хожу на собрания комитета, ушли вместе.

– Все идет по плану? Я про Хэллоуин.

Она удивленно покосилась на меня. Я и сам удивился своему вопросу. Почему, черт возьми, я просто не свалил?

– Вообще-то да. Но думаю, что смогу спокойно спать, только если вечеринка пройдет успешно.

– Почему это так важно для тебя?

Она довольно долго думала, прежде чем ответить:

– Я хочу доказать, что могу управлять командой. Что я справилась с задачей. Мне пришлось побороться, чтобы вообще попасть в команду, а потом еще побороться, чтобы Элейн не стоптала. – Она посмотрела на меня как бы извиняясь: – Я знаю, вы дружите, но она и правда не была хорошим руководителем. Не хочу, чтобы все силы, вложенные в комитет, оказались напрасными.

Я задумчиво помычал, и она вопросительно посмотрела на меня.

– Я просто думаю, есть ли что-то, к чему бы я испытывал такую же страсть.

– Лакросс? – спросила она.

Я слабо пожал печами:

– Возможно.

Мы спустились вниз, прошли через библиотеку и вышли на улицу, а я впервые осознал, что мероприятия, которые казались мне бессмысленными и обременительными, для кого-то могут быть важной частью жизни.

– А который час? – внезапно спросила Руби.

Я посмотрел на часы:

– Почти четыре.

Она тихо выругалась и сорвалась с места:

– Я опаздываю на автобус!

Ее зеленый рюкзак подпрыгивал на спине, а каштановые волосы развевались на ветру, пока она бежала к остановке.

Я пошел к водителю, который уже ждал меня на парковке в «Роллс-Ройсе». Попросить родителей об одолжении больше не казалось мне такой уж проблемой.

Телефон завибрировал, когда мы с родителями и Эмбер сидели перед телевизором и смотрели «Голос. Дети». Я достала его из кармана штанов. Кнопку разблокировки недавно стало заклинивать, и каждый день мне казалось, что на нее надо нажимать еще сильнее. Когда телефон, наконец, разблокировался, я замерла.

Сообщение с незнакомого номера.

– Поверить не могу, что этой девочке всего восемь лет, – послышался мамин изумленный голос.

– Почему вы у нас не поете? – спросил папа. – Мы бы тоже отправили вас на шоу.

– У нас другие таланты, пап, – ответила Эмбер.

– Правда? Какие же?

Тут я услышала глухой звук и подняла глаза. Оказывается, Эмбер кинула в папу подушкой. Он посмеялся.

– У моего блога больше пятисот подписчиков. Я умею шить и показываю людям, что с таким телосложением, как у меня, можно носить все, что хочешь, – этого разве не достаточно?

– Уже больше пятисот? – удивилась я.

Она сдержанно кивнула. Со времени нашей ссоры мы почти не разговаривали. Эмбер все еще злилась на меня за то, что я отказалась взять ее на следующую вечеринку в Макстон-холл, и поэтому не сообщила мне о своих успехах.

– Но это же здорово! Поздравляю, – сказала я. Не знаю, почему мои слова звучали так неискренне, ведь я говорила от чистого сердца. Эмбер больше года работает над Bell-bird. Она вложила столько сил и любви в этот блог, что заслужила успех.

– Спасибо. – Эмбер опустила глаза на пульт и водила по нему пальцем.

– Как вы думаете, могла бы Эмбер заявиться на кастинг со швейной машинкой наперевес? – вдруг спросил папа. – Или прочитала бы им доклад. Мне кажется, было бы классно, если бы ты преподала им то же, что и нам, – на примере Волан-де-Морта, чтобы каждому было понятно!