— Угадай, какой атрибут любимый у снайпера, Рита, — в очередной раз ставя мне задачку посложнее. Мой взгляд моментально опускается на оружие. — Ну ладно, кроме СВДэхи. Ты, кстати, однажды уже догадалась случайно.

— Эм, ты завел меня в тупик.

Он достает свой талисман — армейский потертый жетон из-под майки, демонстрирует мне.

— Жетон. Ага. Я спросила, выкопал ли ты его?

— Верно. Саперная лопатка — главная вещь в экипировке снайпера. Не в черте города, разумеется, тут она нафиг не нужна. А на природе… легкая, компактная, всегда с собой. Ты тогда попала в цель и с пол-оборота завела меня, — подмигивает. — Первый серьезный приказ — лопатой копать, ага. Соорудить себе укрытие. Умение хорошо и быстро копать — намного важнее рукопашного боя, потому что если тебя нашли — это труба, хоть ты мастер спорта по боксу, хоть олимпийский чемпион по бегу. ЗвИзда рулю. Но не волнуйся, сегодня рыть землю мы не будем.

— Ты поэтому заваливался на отборочных в отряд?

— В отряд? А. Ну да, на диверсию обычно идешь даже без пистолета, ибо смысл? Но в СОБРе, конечно, специфика другая, поэтому морды бить научили.

Я рассматриваю и аккуратно поглаживаю винтовку: черную, холодную. Он стоит сзади и обнимает меня, периодически целует, куда может дотянуться. Параллельно рассказывает:

— Итак, идеальный снайпер… — продолжает он мысль.

— То есть — ты.

— Все живые — идеальные. Не перебивай. В первую очередь он — отличный физик и математик, — показывает на себя большими пальцами. — Динамика, перспектива выстрела, расчет физических параметров — все это быстро и в уме.

— Вау.

— Плюс творческая личность. Дизайнер местности, — делает многозначительную паузу, чем изрядно смешит меня. Дождавшись широченной улыбки, продолжает: — мастерски владеющий способами маскировки. Опять же, курсы мейкапа — хоть что-то общее у нас, — он шлепает меня по заднице, я ойкаю, начинаю ругаться, он тянется к рюкзаку и достает оттуда четыре баночки, раскладывает на столе, откручивает крышки. Зачерпывает пальцами специальной черной краски и рисует полосы на своем лице. Мы стоим в поле рядом с выкупленным местом для стрельбы, рядом столик, где-то вдалеке бахают выстрелы. — О! О! Глазки загорелись, что-то знакомое увидела, Рита?

— А как же! Я столько на себя всего перемазала за эти годы. Но вот это что-то новенькое, — подношу к лицу баночку и скептически принюхиваюсь. Ничем не пахнет.

— Обменяемся боевым опытом, — подмигивает, а мне снова смешно.

Он берет краску и чертит полосы теперь на моем лице: ведет под глазами, потом по лбу и подбородку. Я решаю поучаствовать, мараю свои руки и дорисовываю его маскировку. Не удерживаюсь и черчу звездочку над левой бровью. Когда мы идем к машине, на нас серьезные дядьки с важными физиономиями сворачивают головы.

В таком же виде едем в машине, периодически переглядываемся.

— Рита-Рита, — говорит он мне, рассматривая мейк в зеркале, — если бы меня нашли с такой маскировкой, подохли бы от хохота, — качает головой. — Ну какие, блть, узорчики?!

— Тебя никто никогда не найдет. Ты быстро копаешь.

— Даже слишком.

Мы играем с пальцами друг друга, то поглаживая и лаская, то сжимая или царапая. Напряжение нарастает. Несмотря на все шутки, которыми он разбавляет информацию о своем деле, я понимаю, что он специалист высокого класса, легко представить его в работе. Серьезного, собранного, не тратящего ни секунды времени на бесполезные разговоры. Мне все больше хочется стать частью его жизни, частью всего этого. А еще мне не нужно спрашивать, это и так понятно — своих бывших подруг он по стрельбищам не возил, в шахматы с ними не играл. Без контекста подобные свидания вряд ли вызовут зависть у моих столичных подруг, но важно здесь вот что — он воспринимает меня всерьез.

Леша привозит меня домой около девяти, тормозит у подъезда, поворачивает голову в мою сторону, складывает руки на груди и с ухмылкой произносит:

— У меня крепко стоит на раскраску хаки, расскажешь кому-то — капец тебе, Ёжик, — вновь хватается за руль и жмет на газ, врубает заднюю скорость и паркуется в тени деревьев. Я отстегиваю ремень, он делает то же самое и кидается на меня. Мы целуемся, сразу глубоко, влажно, жадно облизывая языки друг друга, едва ли не сразу переходя к делу. Он трахает мой рот своим, он уже не может сдерживаться. Прелюдия — это не только нежные ласки. Иногда она грубая и короткая. Она — прежде всего — это то, что возбуждает обоих. В нашем случае прелюдия началась в восемь ноль-ноль со взглядов и касаний, многообещающих подколок и отчаянного желания заниматься чем угодно, лишь бы вместе. Возбуждение копилось все эти дни без выхода, он хотел, чтобы я привыкла к нему.

Я не просто привыкла, теперь я погибаю без него.

Я так сильно хочу этого человека, что сама форсирую. А он обнимает, пальцами скользит по коже, вытаскивает края заправленной в джинсы майки, я мечтаю закинуть на него ноги и прижаться всем телом. Его очень много, он повсюду, но это хорошо, безопасно. Густой запах его кожи, как знак — что можно расслабиться, что будет хорошо и правильно.

Поцелуи продолжаются. Жадные губы скользят по коже, по моему горлу и шее. Он касается зубами, он бы меня съел. Пусть он меня съест, пусть прямо сейчас.

Я не могу не застонать в голос. Сладко, тягуче. Он поспешно задирает мою футболку и утыкается лицом в грудь, проводит много раз по ложбинке языком и целует. Снова и снова. Стягивает лямочку бюстгальтера, оголяя и тут же захватывает напряженный сосок ртом, втягивает в себя и чуть прикусывает зубами. Сам стонет при этом. Низко, хрипло. Меня в жар бросает от этого звука, от того, что испытываю. Как будто грелка внизу живота, между ног, внутри меня. Там все ждет, пылает, готовится к вторжению. Его вторжению.

Удовольствие острое, желание больше не греет, оно обжигает. Пронзительное, тысячи особых точек, и каждую он облизывает, посасывает. Касание зубов и снова ласка.

Я вцепляюсь в его затылок направляя к себе. Если бы мне было семнадцать, мы бы занимались этим часто и долго. Мелькает мысль: как это глупо! Мучаю взрослого мужика. Но она тут же тонет в животной похоти.

— Еще, — шепчу, дыша все чаще и чаще. Он закрывает меня собой, но машина-то спереди не тонированная. Как стыдно, нельзя, конечно же. — Не здесь же, — молю, сильнее к себе прижимая, сама себе противоречу. — Надо остановиться. Поехали куда-нибудь.

— Я не могу, — его ладони обхватывают мою грудь, так нежно и сильно одновременно, он снова целует шею.

Я хочу, чтобы он разделся, стянул свою футболку, мне надо видеть его тело, которое можно трогать, когда мне захочется. Я жадно вдыхаю его запах, мне мало.

— Леша, Лешенька, — шепчу, поднимая его лицо к себе и опуская футболку до талии, — он тут же снова впивается в губы. Его рука скользит ниже, настойчиво и ощутимо поглаживает низ живота, потом лобок. Кровь и без того кипит, несется по жилам, бахает в висках, питая чувствительную область между ног. Но ему мало, он ускоряет ее ход. Я давно не понимаю, что происходит, контролировать что-либо в такой ситуации — выше человеческих сил.