– Привет, – она подняла на него густо-серые глаза и улыбнулась. – Извини, что дернула, но это действительно ненадолго.

– Это ты извини, что не успел ко времени.

Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Чисто по-дружески, без всякого подтекста. Уселся напротив, заказал подошедшему официанту кофе латте, посмотрел на Лизу вопросительно.

– Как ты?

– Хорошо, – ответила она и снова улыбнулась. – Вышла замуж, жду ребенка. Собственно, именно поэтому и поняла, что мне нужно поговорить с тобой.

– А какая связь?

– Хочу с чистой душой вынашивать ребенка, чтобы он не тащил на себе мои мелкие грешки и большие глупости. Вот теперь встречаюсь с людьми, которых когда-то обидела, прошу у них прощения, пытаюсь как-то объясниться. В общем, снимаю груз.

– Ты меня ничем не обидела, – возразил Антон. – Просто так сложилось. Тебе не за что извиняться передо мной.

Лиза протянула руку через стол, положила мягкую ладонь на его пальцы.

– Тоша, послушай меня. Я знаю, что вела себя с тобой отвратительно.

– Ну Лиза… – умоляюще протянул Антон.

Вот только не хватало для полного счастья выяснять отношения на ночь глядя. И зачем только он согласился на эту встречу! Лучше бы сразу отправился домой и побыл со Степкой, пока сын не лег спать. Хотя Степке это, похоже, совсем не нужно… А Лизе, кажется, действительно нужно.

– Я давила на тебя, требовала, чтобы ты сменил работу, говорила страшные глупости, за которые мне теперь стыдно. Но, знаешь, я очень долго не могла понять, что за бес в меня тогда вселился. Это была не я, и я это отчетливо видела, но ума не хватало понять, что со мной происходит и как можно это прекратить.

– А теперь, выходит, поняла? – усмехнулся Антон.

– Теперь – да, – кивнула Лиза. – Я постараюсь изложить максимально коротко, чтобы не задерживать тебя. Оказывается, я панически боялась конкуренции.

– Конкуренции? – изумился Антон. – Разве я давал тебе повод?

– Да при чем тут ты! Речь о детях, о Василисе и Степе. В их глазах мне пришлось бы постоянно конкурировать с их матерью. Что бы я ни сделала, что бы ни сказала – они бы каждый раз думали, что мама поступила бы иначе. Мама всегда будет для ребенка более доброй, более ласковой, более понимающей, чем какая-то чужая тетка. И мне тогда подсознательно казалось, что если я переломлю что-нибудь в том образе семьи, который у них сложился, то мне удастся решить проблему конкуренции. А что я могла переломить реально? Только тебя, твою профессию, твою жизнь. Ничто другое мне было неподвластно. В общем, дурь несусветная, логики – ноль, поведение отвратительное, и сейчас мне стыдно за это. Вот, собственно, и все. Доклад окончен.

– Погоди, погоди… Какая может быть конкуренция с матерью, если Ваське было шесть лет, когда моя жена погибла, а Степке – только два, он ее вообще не помнит? Что ты себе напридумывала?

– И тем не менее, – вздохнула Лиза. – Не имеет значения, помнят они маму или нет. Значение имеет только то, что дети думают, что себе представляют. Ты как-то рассказывал, что Василиса сделала тебе подарок: склеила домик, а над ним ангел витает. И объяснила, что ангел – это мама, которая наблюдает за вами и охраняет. Было такое?

– Было.

– Вот видишь. Когда я начала ковыряться в себе в попытках понять, почему я своими руками разрушила наши отношения, то заметила, что чаще всего вспоминаю именно этот твой рассказ. И из всего, что связано с тобой, именно эта история вызывает самую сильную боль. Ну вот, стала копать глубже в этом направлении, пока не докопалась до страха, что я просто не выдержу конкуренции с ангелом. Можно назвать это слабостью, можно трусостью, можно глупостью или чем угодно еще. Но это было, и я прошу за это прощения.

Она сделала знак официанту, чтобы принесли счет. Да уж, Лиза Стасова всегда отличалась точностью формулировок: если сказала, что ненадолго, значит, так и будет; если сказала, что доклад окончен, стало быть, ни на какие другие темы говорить не намерена.

Антон расплатился, подал Лизе пуховик, исподтишка оглядывая ее заметно округлившуюся фигуру. Месяцев шесть, если на глазок. О том, что дочь Стасова вышла замуж, Антон знал давно, а вот о том, что Владислав Николаевич скоро станет дедом, услышал сегодня впервые.

– Машину далеко поставила? – спросил он, когда вышли на улицу.

– Далеко, – кивнула Лиза. – Поблизости все парковки были забиты.

– Я провожу.

– Спасибо.

– Где работаешь? Все там же?

Вопрос был дежурным, для поддержания разговора. Во всяком случае, в первый момент Антону Сташису так показалось. Какая, в сущности, разница, где работает эта молодая женщина, давно ставшая ему посторонней?

– Да, на кафедре, преподаю. После защиты стала доцентом.

– О Светлане Валентиновне Стекловой что-нибудь слышала?

Ага, как же, для поддержания разговора. Мысли о работе не уходят из головы ни на миг, как ни старайся. Извечное проклятие оперов.

– Она умерла недавно.

Лиза замедлила шаг, повернула лицо к Антону, взглянула вопросительно.

– А почему ты спросил?

– Да так, свидетель по делу упомянул ее, – уклончиво ответил Сташис. – А еще что-нибудь знаешь, кроме того, что Стеклова умерла?

Она усмехнулась:

– Собираешь информацию? Или перепроверяешь показания?

– Ну извини. Работа такая, сама понимаешь. Так как, расскажешь что-нибудь?

– Если только что-нибудь… Мы же на разных кафедрах, я на процессе, она была на уголовном праве и криминологии. Руководила кафедрой до последнего дня, хотя была уже очень пожилой, часто болела. Жесткая, язвительная, подчиненные ее боялись и, кажется, не очень-то любили. Но тут я могу ошибаться, конечно.

– Учеников у нее много?

– Три кучи. Она же докторскую по криминологии защитила лет сорок назад, если не больше, сразу получила право научного руководства, потом написала еще одну докторскую, кажется, по социологии, так что сам представь, сколько человек наваяли свои кандидатские под ее крылом. Прибавь к этому докторантов, у которых Стеклова была научным консультантом, и еще сотни дипломников из числа студентов. Да, и студенческое научное общество не забудь.

– Это всё? – уточнил Антон. – Других учеников не бывает?

– Ну почему же, бывают. Думаю, ты в курсе, что практика написания диссертаций за деньги существует очень давно, а с конца восьмидесятых цветет пышным цветом. Если научный руководитель пишет за деньги для своего же аспиранта или соискателя, тогда аспирант с чистой совестью может называться учеником, а вот если человек пишет не для своего аспиранта, а для чужого, то…

– Ясно, – вздохнул Антон. – Попробуй представить себе гипотетическую ситуацию, когда человек не имеет юридического образования, по работе никак не связан с юридической практикой, но называет себя учеником Стекловой. Как это может быть?