– И я тоже. – Она вдруг расплакалась.

– Правда? – Он все держал ее руки в своих.

– А помнишь, Званцев, как ты полез за сиренью для меня и тебе штаны разодрала собака? – спросила Рита, улыбнулась и всхлипнула.

– Если бы только штаны. Нога неделю болела. Так меня она, паршивка, укусила.

– Я тебе дядин плащ принесла, чтобы скрыть собачий разбой.

– Я в нем походил на чучело.

Они немного посмеялись и затихли.

– Как ты все эти годы? Не женился? – спросила Рита.

– Нет, не женился.

– Что так?

– Не мог забыть ту, для которой я был несносен.

Снова наступило молчание.

Рита заговорила первой:

– Как Антонина Васильевна? Жива-здорова?

– Да, она в эвакуации. Ну а моя любимая теща, разлучница наша, черти бы ее нюхали, все еще бредит мировой революцией?

– Теперь она уже ничем не бредит.

– Что так?

– С началом войны с ней что-то произошло. Она была уверена в том, что война продлится не больше двух недель, потому что немецкие рабочие обязательно выйдут на баррикады и свергнут Гитлера. Проходили недели, месяцы, но на баррикады никто не выходил. Вскоре немцы оказались у стен Москвы. С этого момента мама впала в прострацию. Ведь ее идеалы были порушены. Она ни с кем не разговаривала, не выходила из дома, отказывалась даже спуститься в убежище. Однажды бомба попала в наш дом.

– У тебя же была младшая сестра.

– Тоже погибла под бомбами. Она закончила курсы медсестер. В сорок втором под Харьковом их полевой госпиталь разбомбили.

Игорь тяжело вздохнул.

– Сочувствую, соболезную. Ты теперь одна?

– Нет, не одна. Нас двое.

– Очередной муж?

Глаза ее блеснули от негодования. Опять он перебил ее на самом важном.

– Званцев, к полковнику! – раздалось невдалеке.

Это кричал майор Костров.

– Извини, еще увидимся! – сказал Игорь, резко поднялся и быстрыми шагами стал удаляться.

Рита с досады сжала кулаки. Опять она не успела сказать ему про дочь! Да что же это такое!

В маленьком кафе, расположенном на окраине Вены, сидели двое мужчин. Владелец кафе был свой человек. Он предусмотрительно повесил на дверях табличку с надписью «Закрыто», и эти люди могли говорить спокойно, не опасаясь внезапной проверки документов. Более того, на случай появления каких-либо нежелательных посетителей в кафе существовал запасной выход на соседнюю улицу.

Тот из мужчин, что был заметно старше, с прямым профилем и редкими, спадающими на лоб седеющими волосами, с улыбкой глянул на молодого человека, сидящего напротив, и проговорил:

– Первый раз вижу тебя, Петр, с бородой и усами. Хорошо придумал, почти неузнаваем. Но все равно рискованно, что ты появился здесь. Случилось что?

– Да, случилось.

Петр подробно рассказал своему собеседнику о том, что произошло два дня назад в Хинтербрюле, потом виновато опустил взгляд и добавил: – Я понимаю, что не спросил у вас разрешения на организацию побега. Но вы же сами при последней встрече говорили, что диверсия отменяется, а дальнейшие действия – по обстановке.

– Правильно, отменяется. Пока. Возможно, первыми в Австрию войдут англичане с американцами. Зачем им завод в руинах?

– А если немцы запустят «Хе-162» в серию?

– На исход войны это уже не повлияет. Хотя потери в самолетах у всех их противников будут больше.

Они немного помолчали, потом тот человек, что был постарше, сказал:

– Да, спасти русского летчика – дело благородное. Я, как ты знаешь, русский, ты – наполовину. Но что будет с твоей организацией после его побега и твоего исчезновения? Сколько вас?

– Пятеро, считая меня.

– Чехи?

– Двое чехов, француз и бельгиец. Думаю, они вне подозрения.

– Все с правом свободного выхода?

– Нет, только чехи. Но я не мог, слышите, не мог не спасти его!

– Почему?

– Да потому, что этот русский летчик – мой брат!

– Как брат?

– Так, брат.

Петр поведал своему собеседнику о событиях мая 1938 года.

Разумовский Юрий Арнольдович слушал его совершенно спокойно. Он был хорошо осведомлен о том, что у его фронтового друга есть в России жена и сын, вот только никак не мог предположить, что Игорь оказался в плену, работал здесь, в Хинтербрюле, и бежал. Вот так новость! Это, как говорят, его величество случай!

Разумовский вспоминал еще более ранние события, а именно осень тридцать пятого года. Тогда он тайно встретил Антонину Васильевну, жену Николая Званцева, сообщил ей, что Николай жив-здоров. Она может написать ему письмо, а он сумеет его передать. Они договорились встретиться через день. Но он не пришел, потому что почувствовал за собой слежку. Нет, арест Разумовскому не грозил. Он, работник чехословацкого посольства, имел дипломатический паспорт и боялся только за Антонину Васильевну и Игоря. Поэтому ее письмо не дошло до адресата.

Вернувшись в Прагу, он все рассказал Званцеву-старшему. Николай Порфирьевич был тронут. Он попросил друга, работающего в России, информировать его в дальнейшем обо всем, связанном с его бывшей семьей, и раздобыть фотографию Игоря.

Разумовский исполнил просьбу. Как? Этого он не сказал.

Ему не представляло труда узнать, что Игорь после окончания института распределился на подмосковный авиазавод. Поэтому когда Петр приехал в СССР в составе военной делегации, он смог отыскать своего брата и передать ему письмо отца.

– Какие у тебя ближайшие планы? – спросил Разумовский. – Учти, в Прагу возвращаться опасно.

– Не собираюсь в Прагу, – ответил Петр. – Хочу в Быстрицу.

– Почему именно в Быстрицу?

– В этом городке или где-то неподалеку есть завод, изготавливающий крылья для «Хе-162». Я хочу узнать, где именно он расположен.

– Петр, это опасно. Зачем тебе?

– Понимаю, что опасно. Но обещал Игорю, что помогу, если кто-то из русских разведчиков появится в районе Быстрицы.

– Ты уверен, что твой брат добрался до своих?

– Верю. Он везучий.

– А где проживать будешь? Быстрица – город маленький, там все на виду.

Петр замялся. Было видно, что говорить на эту тему ему не хотелось.

– Петр, я твой командир, ты мой боец и сын моего друга. Поэтому о тебе я должен знать все, – суровым голосом произнес Разумовский.

– В Быстрице живет женщина, которую я люблю, – наконец-то произнес молодой человек.