не должен был колебаться, заявляя права на Арию, не должен был беспокоиться о ее ужасе и слезах. Я должен был поставить ее на колени, чтобы не видеть ее страха и трахнуть сзади. Именно этого от меня и ждали.

— Слабый, потому что не захотел насиловать свою жену? — спросила она дрожащим голосом.

Мои пальцы напряглись на талии Арии. Изнасилование — мы оба знали, что никто в нашем мире не увидит этого таким образом. Как бы жестоко я ни трахал Арию, они будут считать это моей привилегией, моим правом.

Мои губы растянулись в натянутой улыбке.

— Слабый, потому что не взял то, что предназначалось мне. Традиция кровавых простыней у Сицилийской мафии равняется как доказательству чистоты невесты, так и безжалостности мужа. И как ты думаешь, что это обо мне говорит? Ты полуголая лежишь в моей постели, беззащитная и принадлежащая мне, и вот все еще нетронута, как и до нашей свадьбы.

Страх закипел в глазах Арии.

— Никто не узнает. Я никому не скажу.

— Почему я должен тебе доверять? У меня нет привычки доверять людям, особенно тем, кто меня ненавидит.

Ария коснулась раны на моем предплечье, ее глаза стали мягче, чем были до этого.

— Я не ненавижу тебя.

У нее были все основания ненавидеть меня, потому что я владел ею, потому что я никогда не отпущу ее, когда она была моей. Она будет заперта в дорогой золотой клетке, в безопасности от насилия, потому что я поклялся себе в этом, но обречен жить без любви и нежности.

— И ты можешь доверять мне, потому что я твоя жена. Я не выбирала этот брак, но в моих же интересах извлечь из этой связи максимум. Предав твое доверие, я ничего не получу, но, показывая свою верность, получаю все.

Она была права. Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что она попытается завоевать мое доверие, даже если это будет бесполезно. Она была в моей власти и должна была оставаться в моей милости. Ария была умной девушкой, но она не знала моих коварных дядей и кузенов так, как знал их я.

— Мужчины, ожидающие в гостиной — хищники. Они охотятся на слабых, и больше десяти лет ждали признаков слабости от меня. Увидев, они набросятся.

Мой дядя Готтардо так и не простил мне того, что я раздавил горло его сыну. Он ждал шанса избавиться от меня.

Брови Арии нахмурились.

— Но твой отец..

— Если отец подумает, что я слишком слаб, чтобы контролировать Фамилью, он с удовольствием позволит им меня разорвать. — мой отец не заботился обо мне.

Я был его гарантией, чтобы поддерживать родословную. Пока он считал меня самым сильным, самым жестоким вариантом, он сохранит мне жизнь. Если бы он подумал, что я слабею, если бы он думал, что я не подхожу для того, чтобы стать Капо, он бы бросил меня, как гребаную собаку.

— А что насчёт Маттео?

Отец все еще верил, что Маттео почувствует вкус крови, как только увидит свой шанс стать Капо вместо меня. Он никогда не поймет, что мы с Маттео не враги, мы связаны не только необходимостью и прагматизмом. Мы с братом умрем друг за друга.

Отец ненавидел своих братьев так же сильно, как они ненавидели его. Он сохранил им жизнь, потому что этого требовала честь, и потому что ему было чертовски приятно отдавать им приказы, как их Капо, чтобы они пресмыкались у его ног и старались оставаться в его милости.

— Я доверяю Маттео. Но он импульсивный. Он может лишить себя жизни, пытаясь защитить меня.

Ария кивнула, как будто поняла. Может, и так. Она была девушкой, защищенной от большей части насилия нашего мира, но это не означало, что она не слышала об этом.

— Никто не усомнится во мне, — сказала она. — Я дам им то, что они хотят видеть.

Я не знал Арию достаточно хорошо, чтобы оценить ее навыки лжи.

Я медленно принял сидячее положение, что позволило мне лучше рассмотреть жену. Она лежала на спине, ее волосы развевались вокруг головы, а очертания ее груди дразнили меня сквозь тонкую ткань ночной рубашки.

Глаза Арии с любопытством прошлись по моей верхней части тела, и мой пах напрягся от ее неопытной оценки. Когда ее глаза наконец встретились с моими, ее щеки пылали.

— Тебе следует надеть нечто большее, чем это жалкое подобие ночной рубашки, когда придут гарпии. Не хочу, чтобы они видели твое тело, особенно бедра. Пускай гадают, оставил ли я на тебе отметины, — сказал я, задержав взгляд на этих розовых губах. — Но мы не можем скрыть от них твое лицо.

Я придвинулся ниже, потянувшись к щеке Арии, чтобы поцеловать ее, когда она закрыла глаза и вздрогнула, будто думала, что я собираюсь ударить ее. От одной только мысли, чтобы поднять руку на жену, меня охватило отвращение.

— Ты уже второй раз думаешь, что я собираюсь ударить тебя. — тихо сказал я.

Она посмотрела на меня в замешательстве.

— Я думала, ты сказал…

— Что? Что все ожидают увидеть на твоем лице синяки после ночи со мной? Я не бью девушек.

Даже Грейс, обладающая талантом доводить меня до крайности, никогда не подвергалась моей жестокости. Я провел свое детство и юность, слушая плач моей матери, а когда она умерла — плач Нины. Это не то, что я хотел в браке. Если я чувствовал необходимость ломать людей, у меня было достаточно врагов на выбор.

— Как я могу поверить, что ты можешь всех убедить, будто мы узаконили брачное соглашение, когда продолжаешь шарахаться от каждого моего прикосновения?

— Поверь, дерганье убедит всех еще больше. Если бы ты взял свое, шарахаться от прикосновений я бы не перестала. Чем сильнее я вздрагиваю, тем больше они убеждаются в том, какой ты монстр.

Я усмехнулся.

— Думаю, ты можешь знать об игре власти больше, чем я ожидал.

— Мой отец Консильери, — сказала она. Ария была не только красива, но и умна.

Я прижал ладонь к ее щеке. На этот раз ей удалось не вздрогнуть, но она все равно напряглась. Прежде чем раздражение успело овладеть мной, я напомнил себе, что она не привыкла к мужским прикосновениям. То, что я был ее мужем, не могло волшебным образом успокоить ее из-за незнакомой близости.

— Я хотел сказать, что твое лицо не выглядит так, будто тебя целовали.

Глаза Арии расширились.

— Я никогда не…

Никогда не целовалась. Вся моя. Только моя, навсегда.

Я прижался губами к ее губам, и рука Арии взлетела к