«Докатился! — укорил внутренний голос. — Тайно назначаешь молодым женщинам свидания, врешь жене… Эк тебя шатает!».

Утром Данилова разбудил телефонный звонок. По пути до кухни, где он вчера вечером оставил мобилу, Данилов помянул недобрым словом матушку человека, звонящего людям в половине восьмого утра в субботу. Увидев на экране «Игорь», Данилов не на шутку испугался. Лучший друг и бывший однокурсник Полянский отличался склонностью к поздним звонкам, а ранний явно был вызван какой-то бедой.

— Не спишь? — спросил друг устало-поникшим голосом.

— Уже не сплю, — ответил Данилов, которого всегда удивлял этот идиотский вопрос. — Что случилось?

— Пока ничего, но может случиться, — загадочно ответил Полянский. — И очень скоро. Ты сегодня занят?

— В принципе нет, разве что после обеда хотел прошвырнуться по букинистам, — сказал Данилов, соблюдая свою легенду.

— Тогда давай встретимся в десять, — предложил друг. — Сможешь?

— В десять утра или вечера? — уточнил Данилов.

— Ну конечно же утра! Мне нужно срочно с кем-то поговорить, а кроме тебя не с кем. Так что извини за ранний звонок. Я бы и в девять встретился, но самый ранний из известных мне баров открывается в десять.

— Давай лучше в кофейне встретимся, — сказал Данилов. — Десять утра — слишком рано для бодрящих напитков.

— Не знаю как тебе, а мне непременно нужно взбодриться! — в голосе Полянского прорезались капризные нотки. — После того, что я пережил…

— Игорь, не заводись! — одернул Данилов. — Можно подумать, что ты первый человек, который собрался разводиться на втором десятилетии семейной жизни.

— Тебе звонила Сашенька? — догадался Полянский. — И что она сказала?

— Мы с ней никогда не были настолько близки, чтобы общаться мимо тебя. Я с тобой дружу, а не с ней.

— Тогда откуда ты узнал про развод?

— Игорь, у тебя всегда было хреново с логикой. Сам посуди — если женатому человеку в выходной день остро приспичило излить душу приятелю, то о чем, кроме развода, тут можно подумать? На бирже ты не играешь, своего бизнеса у тебя нет, на работе тебя ценят… Был бы я венерологом, то мог бы предположить, что ты поймал какую-то любовную «награду». Но я — реаниматолог, так что остается только развод.

— С тобой страшно общаться, — констатировал Полянский. — Такое впечатление, будто ты читаешь мысли.

— Причем — на большом расстоянии, — подчеркнул Данилов. — Где ты и где я?

— Я сейчас кормлю голубей на Страстном бульваре, — Полянский протяжно-горестно вздохнул. — Булочкой от хот-дога…

— Тебя выгнали из дома? — удивился Данилов.

— Я сам ушел, потому что не мог больше там находиться. Вова, ты не представляешь, что мне пришлось пережить! Сашенька рыдала так, что у меня сердце чуть не разорвалось…

— Человек не может издавать звуки, способные вызвать разрыв миокарда и ты, как врач, должен это понимать, — Данилов не любил всей этой «санта-барбары» — разрывающихся сердец, разбитых вдребезги жизней, напрасных клятв, рухнувших надежд и разного прочего. — Давай докармливай птичек, двигай неспешным шагом к Александру Сергеевичуи жди меня.

Полянский был настолько не в себе, что спросил:

— А кто такой Александр Сергеевич?

— Первый редактор «Известий», — съехидничал Данилов. — Ему около здания редакции памятник поставили.

— Ну зачем ты издеваешься? — укорил друг. — У меня в голове сейчас такой раздрай, что я Пушкина от Гомера не отличаю.

— «Скорая» уже выехала, — сказал Данилов, копируя отстраненно-металлический голос «девушек по вызову».[34] — Ждите.

Работа на «скорой» вырабатывает рефлекс ускоренных сборов, который сохраняется на всю жизнь. Зарядив кофеварку, Данилов съел банан, а затем побрился. Кофе он пил одновременно с одеванием. В целом сборы заняли одиннадцать минут, а без бритья можно было бы уложиться в восемь.

— Игорь собрался разводиться и переживает, — объяснил Данилов проснувшейся Елене. — Надо поработать «жилеткой».

— Может оно и к лучшему, — сказала Елена. — Лично мне его Сашенька… Впрочем, ладно. Передавай Игорю привет.

Внешний вид лучшего друга свидетельствовал о том, что переживаемая им трагедия невероятно глубока. Данилов никогда бы не подумал, что эстет и франт Полянский способен появиться на людях в растянутой футболке, спортивных штанах и при разной обуви — кроссовка на левой ноге и мокасин на правой, хорошо, хоть, одинакового черного цвета. Увидев выходящего из подземного перехода Данилова, Полянский бросился к нему с таким энтузиазмом, будто они не виделись со дня вручения дипломов. Вместо обычного рукопожатия Полянский крепко обнял Данилова и продержал в объятьях с полминуты. Сегодня от него пахло не одеколоном, а крепким сивушным духом. «Вискарь, — определил опытный Данилов. — Поллитра, не меньше».

Засели в кофейне через дорогу, где вкусно пахло ванилью, корицей и сдобой. Уютные домашние запахи подействовали на Полянского умиротворяюще — взгляд из трагически-печального стал нейтральным, из голоса улетучился истерический надрыв, а девушке, которая принесла им кофе и круассаны, лучший друг приветливо улыбнулся. Девушка, похожая на Ким Бейсингер в юности, определенно заслуживала внимания. «Не так-то уж все и плохо», подумал Данилов, разглядывая друга.

— Мы разводимся! — сказал Полянский с видом Кутузова, отдающего приказ об отступлении из Москвы. — И с этим уже ничего не поделать!

— Не гони лошадей, — посоветовал Данилов. — До вторника еще три дня. За это время многое может измениться.

— Почему до вторника? — опешил Полянский.

— Сегодня у тебя в загсе заявления не примут, потому что ты сильно навеселе и вообще, насколько я знаю, по субботам только женят. Завтра и послезавтра загсы не работают. Так что запустить процедуру развода будет можно не раньше вторника. У вас куча времени для того, чтобы передумать. Или не у вас, а у тебя? Или у нее?

Супруги Полянские были убежденными чайлдфри и, насколько представлял Данилов, болезненный дележ имущества им не светил. У каждого была своя квартира, своя машина, а у Сашеньки даже дача, где-то на задворках Тверской области. Поэтому им можно было разводиться в загсе, а не в суде.

— У меня, — ответил Полянский. — Впрочем, и у нее тоже. Но я не передумаю. Если уж не сложилось, то лучше расстаться, а не мучить друг друга.

— Мне всегда казалось, что вы идеально совпадаете, — сказал Данилов и надкусил круассан.

— Мне тоже так казалось, — вздохнул Полянский. — Но темпора мутантур…[35] Сначала восторг превратился в привычку, затем привычка превратилась в рутину, а с некоторых пор Сашенька стала меня раздражать. Такое впечатление, будто запотевшие очки протер. Смотришь на человека — и не узнаешь его… Сашенька когда-то была такой, что — просто ах! — Полянский развел руки в стороны так широко, будто собирался обнять весь мир. — А теперь от этого «ах» ничего не осталось… — последовал пренебрежительный взмах рукой. — Рядом со мной живет совершенно чужая мне женщина, которая может только требовать, не давая ничего взамен…