Арета не верила своим глазам. Ей несказанно повезло. Главное теперь дотащить его в лагерь. А там уж Тиргитао разберется, что делать.

Гекатей застонал и начал открывать глаза. Арета вдруг испугалось. Ей почему-то очень не хотелось встречаться с ним лицом к лицу. Она вообще не хотела с ним разговаривать. Привезти царице и дело с концом. Пойдут посулы, просьбы, оправдания, попытки напомнить, что он, Гекатей, сделал меотянкам хорошего… Хорошее было. И много. Но потом все перечеркнула война. Он, Гекатей все перечеркнул!

Всадница отмотала уши своего мягкого колпака, спасавшего голову на солнце, и запахнула лицо одним из длинных концов. Потом пошла к лошади, села верхом, подхватила под уздцы одного из белых жеребцов и поехала вперед.

— Вставай! — крикнула она через плечо.

Гекатей с трудом поднялся. Голова у него гудела. Сначала он шел молча. Потом началось.

— Эй! Послушай! Ты делаешь ошибку.

Арета не повернула головы.

— Я богат. Ты получишь выкуп в десять раз больше, чем сможешь выручить за меня на рынке!

Молчание.

— Ты глухая? Девочка! Черт возьми!

Она слегка покачала головой.

— Да остановись же ты, дура! — Гекатей едва поспевал за дергавшей его вперед веревкой. — Я дам тебе золото. — он последними словами ругал себя за беспечность. — Я знаю, ты служишь Тиргитао, но подумай: мы вас все равно скоро вышвырнем обратно за пролив!

Арета хмыкнула.

— А с золотом ты сможешь жить в Пантикапее, среди людей… Тебя никто не тронет! Слово архонта.

Всадница потянула лошадей под уздцы вперед, и ее пленник вынужден был бежать.

— Ты не веришь мне, я понимаю, — задыхаясь, продолжал он, как только колесница миновала крутой подъем и пошла ровнее. — У нас в крепости живут меотянки…

«Ваши рабыни!» — зло фыркнула девушка.

— Мы не причиняем им вреда!

Арета вздрогнула, как от толчка в спину, повернулась к нему и с силой полоснула Гекатея хлыстом.

— Заткнись! И иди.

Архонта поразила ее злость.

— Не пойду! — вдруг тоже закричал он. — Никуда отсюда не пойду! Думаешь продать меня? — пленник с размаху сел на землю. — Ломаного гроша за меня не получишь, драная кошка! — веревка натянулась и потащила его по дороге.

Арета, не обращая на это внимания, все тянула лошадей под уздцы.

— Меня отберут у тебя, как только ты приедешь в лагерь! — выл ей в спину Гекатей. — Тиргитао потреплет тебя в благодарность по щеке и все!

Арета усмехнулась: как хорошо он знал царицу.

— Ты ничего не выиграешь! Ничего! Да послушай же…

Девушка повернула голову и придержала лошадей, так что лежавший на земле пленник смог подняться. Ободренный ее поступком он продолжал:

— Прошу тебя, не веди меня к Тиргитао! Ты же знаешь, что она со мной сделает!

Арета молча смотрела на него.

— Какая тебе корысть в моей смерти, девочка? Я готов заплатить большой выкуп. Что тебе тут в степи? Уйдем в Пантикапей. Честью клянусь, там живет много женщин из твоего народа. Никто их пальцем не трогает!

На миг Арете остро захотелось ему поверить. Даже если он лгал. Пойти куда глаза глядят из этих проклятых мест… где про нее все все знают… Начать совсем другую, новую жизнь среди незнакомых людей…

Она смотрела на его взмокшие черные волосы, на черты лица, ставшие за годы союза почти такими же родными, как у Тиргитао, и не могла понять, как он такой сильный и надежный, мог допустить предательство?

— Ну же? — он почти улыбался ей.

Арета медленно покачала головой.

— Почему?! — взвыл несчастный, со всего размаху въехав ногой по заднику колесницы. — Почему, ради богов?!

Всадница отпустила повод белых жеребцов, тронула ногами свою кобылку, подъехала к нему и отмотала ткань, закрывавшую лицо.

— Я из номада Ферусы. — только и сказа она.

Глаза Гекатея расширились. Кажется, в первую секунду он не поверил. Потом как-то странно выдохнул двумя порциями, словно воздух не шел у него из легких.

С минуту они смотрели друг на друга, потом Арета вернулась к лошадям, снова взяла их под уздцы, и колесница покатилась вперед.

Теперь он молчал. Это было еще тяжелее, чем крики и жалобы. Арета спиной чувствовала его взгляд, но ехала, не оборачиваясь. Им не о чем было говорить. Все, что могло случиться плохого, уже случилось. Слова ничего не меняли.

Гекатей шел, переставляя сбитые о камни ноги, и до боли закусив нижнюю губу. Кого угодно он рассчитывал встретить здесь, но только не всадницу из отряда Ферусы. Все они погибли. В том, что именно лучница из преданного им скифам номада тащила его к смерти, был страшный закон судьбы.

Какого же дурака он свалял, демонстративно отправившись купаться в скалы за крепостью — с любовницей и без охраны! Хотел показать защитникам, что в окрестностях Пантикапея больше нечего бояться. Меотянок нет поблизости, и люди могут жить спокойно.

Первое время Гекатей еще надеялся, что на них наткнется патруль из крепости. Но с каждым часом его надежда таяла. Ни каравана купцов, ни вооруженного отряда, ни разъезда. Степь была пустой. Стада давно угнали в крепость, хлеб сожгли, из обгоревших поселков не выли даже собаки.

Теперь архонт не пытался сопротивляться. Глядя на мерно покачивавшуюся спину Ареты, он знал, что не всех из отряда Ферусы скифы убили. Эта вот, например, выжила. Но, как видно, так и не пережила случившегося. Бессмысленно было просить пощады у девочки, поруганной бородатыми ублюдками Скила.

Она жаждала мести, и только месть подняла ее в седло. Гекатей хорошо знал меотянок, попытка сломать их приводила только к тому, что они превращались в кремневые истуканы. Если б между ними не лежала страшная ночь скифского нападения, то она, исходя из своих степных понятий о чести, наверняка отпустила бы его. Гекатей не был простым пленником, его ждала только смерть. Однако во всем случившемся всадница винила именно архонта.

* * *

Лишь к вечеру крошечный караван Ареты достиг подножия Девичьей скалы. Лагерь Тиргитао лежал в просторной котловине. Со стороны степи его закрывал двугорбый холм, от воды отделяла широкая полоска песка и серая скальная гряда.

— Конец. — сухо сказал Гекатей. Это были последние слова, которые услышала от него Арета.

Огибая холм, они наткнулись на несколько патрулей. Архонт с досадой подумал, что, если б его разъезды вокруг Пантикапея несли службу также бдительно, как меотянки, он был бы спасен.

Гекатей закрыл воспаленные от пыли веки и представил, что ничего этого нет. Остро захотелось вернуться всего на несколько часов назад, когда утром милая Левкоя, собираясь на прогулку, аккуратно шнуровала ему сандалии, а он смотрел на белую точку ее макушки среди тугих каштановых завитков…