Чернокнижник с протяжным стоном запрокинул голову и вжал ее в плечи. Лицо его исказила гримаса боли, но при этом оскал рта неуловимо походил на улыбку, будто боль эта была долгожданной и приятной.

Тем временем вихрь становился больше и приобретал более явственные очертания огромной фигуры. Раздался громкий треск, заставивший колдуна вскрикнуть, — кожа на его голове лопнула на темени справа и слева. И тотчас сквозь черную гриву волос показались два белесых выроста, которые стали стремительно удлиняться, чуть закручиваясь. Спустя несколько мгновений они являли собою массивные рога, уходящие острыми концами к лопаткам Орна. Тряхнув головой, он раскатисто захохотал, выкрикнув что-то на причудливом языке, не похожем ни на один из языков мира.

На месте вихря стояло существо исполинских размеров, разом походившее на человека, животное, птицу и ящера. Каждая часть его огромного тела объединяла в себе черты этих четырех Божьих созданий, но не являлось частью ни одного из них. Туловище ночного гостя, призванного Орном, было похоже на волчье, с острой грудиной и шестью сосками, но покрытое чешуей рептилии, хотя на боках виднелась черная жесткая шерсть. Из спины его торчали остатки того, что некогда было крыльями. Безжалостно оборванные, обрубки оканчивались множеством крохотных ладоней, то яростно сжимавшихся в кулаки, то пытавшихся схватить невидимую жертву. Короткие изогнутые лапы, растущие из мускулистых, неимоверно широких плечей, одновременно напоминали человеческие руки и ноги ящерицы с четырьмя когтистыми длинными пальцами. Ноги его тоже имели родство с людскими, но были поставлены, как у козла, и завершались крупными копытами с перьями, из которых торчали птичьи когти. Рогатая голова имела человеческие глаза и рот, между которыми виднелся массивный клюв, из которого высовывался раздвоенный змеиный язык. Треугольный лоб его был увенчан длинными винтовыми рогами, загнутыми назад к спине, совсем как те, что в мгновение ока выросли из головы колдуна. Узкая вытянутая нижняя челюсть, обрамленная длинной клиновидной бородой, более всего роднила его с козлом. Длинный толстый хвост химеры резко сужался к концу, заканчиваясь змеиной головой. Казалось, хвост жил своей жизнью, то обвивая стан существа, то возвышаясь над ним, хоть и был послушен хозяину, как ручное животное. Неимоверное создание преисподней было отвратительно в своей дьявольской гармонии, притягивая взгляд и ужасая одновременно.

Широко ступая, оно сошло с тела Аксиньи, которое лежало на жертвеннике, раздавленное весом гигантской туши. Тяжелой, но пружинистой походкой существо двинулось к Орну, который упал перед ним на колени и склонил голову, выставив вверх массивные рога. Подойдя вплотную, демон стремительно наклонился к нему, разинув огромный клюв и обнажив ряды острых зубов. Обдав колдуна свистом, переходящим в рык, он будто намеревался сожрать его. Но, разогнувшись, лишь дотронулся змеистым хвостом до его рогов, словно любуясь ими. Орн несмело поднял голову, восхищенно взглянув на повелителя. А тот расправил остатки крыльев, усыпанные ладонями, взмахнул ими, резко присел и стремительно крутанулся вокруг себя, чуть касаясь когтистыми пальцами раскаленной, светящейся травы. Огромный сноп искр поднялся от нее и, повинуясь движению крыльев демона, сжался в плотный огненный шар, замерший невысоко над землей. Изогнувшись всем телом, порождение ада дернулось в сторону шара, протянув к нему свои лапы и хвост, клацающий змеиными челюстями.

Искры послушно пришли в движение, образовывая картины дьявольского предзнаменования, которого так ждал колдун. Вскочив на ноги, Орн стал пристально всматриваться в них. Сначала в центре шара плясали неясные символы, но затем искры сложились в четкую картину, которая начала двигаться, оживая. Колдун увидел подводы в сопровождении всадников, спешащие по разбитой деревенской дороге. Присмотревшись, Орн узнал местность. С этой дороги он свернул на Осташково, когда ехал со своим отрядом на расправу с Сатиным. Искры смешались, чтобы тут же явить новую картину. Теперь огненный шар показал ему лицо купца, сидящего в одной из кибиток, что видел он до этого. В руках он сжимал ларец. Взметнувшись, искры очертили дугу и, роясь, сложились в образ перстня. Огненное видение стало расти, раздуваясь и приближаясь к лицу чернокнижника, словно хотело, чтобы он получше разглядел его.

Перстень был дивной красоты. На нем соединились солнце и полумесяц, окруженные молниями, вокруг которых вились замысловатые вензеля, сотканные из змей. Орн побледнел и зашептал что-то, как может только человек, узревший цель своей жизни.

Внезапно искры взметнулись высоко в небо и рассыпались. Чуть покрутившись в огненном вихре, они опять опустились перед лицом колдуна, мгновенно явив ему новую мозаику. На ней он увидел себя, стоящим над жертвенником у трех дубов. На камне лежал связанный мальчик, совсем еще дитя, от силы лет пяти. Демон, издав утробный рык, ткнул пальцем в ребенка и взмахнул обрубками крыльев, отчего искры рухнули к его ногам, впитавшись в раскаленную траву. Повернувшись спиной к Орну, адское существо двинулось к дубам.

И тут же рога колдуна стали быстро втягиваться в череп, причиняя ему сладкую муку. Выкрикнув в спину демону что-то на странном языке, Орн упал на колени, уткнувшись лицом в землю.

Подхватив раздавленное тело Аксиньи, химера вонзила в него свой клюв и, встав на жертвенник, начала рывками заглатывать еще теплую плоть жертвы. Когда трапеза была закончена, дьявольское создание окуталось клубами черного дыма, быстро растворяясь в нем. И окончательно рассеялось от дуновения ветра.

Орн остался один.

Очнувшись, он стоял над котлом. Последняя капля воды испарилась ровно тогда, когда колдун открыл глаза. Первые лучи восходящего солнца пробивались в низину сквозь густую молодую листву. Беспокойно оглянувшись по сторонам, опричник удовлетворенно потер руки. Вокруг все было так, как и должно было. Трава, еще несколько часов назад сверкающая сочной зеленью молодой жизни, теперь была желта, суха и мертва. А прошлогодние листья, плотным ковром лежавшие вокруг жертвенника, были разметаны ровным кругом, обнажая влажную землю. Но все это не имело бы для Орна ни малейшего значения, если бы тело Аксиньи лежало меж дубов. Бросившись к камню, он погладил широкие потеки запекшейся крови. И глухо расхохотался.

Покойницы на жертвеннике не было.

Тяжелые монастырские ворота, скрипнув, закрылись за отцом Алексием. Впереди его ждали двести пятьдесят километров пешего пути, исполненного молитвами, случайными и желанными встречами, добрыми, равнодушными и злыми людьми, трудными словами и легкими поступками, печальными думами и светлыми мыслями. И верой в волю Всевышнего, которая дарит ему равенство с каждой песчинкой, что встретится на его пути.

Первые шаги от ворот обители были трудны и тягостны, но только Оптина пустынь скрылась из виду, как тут же образ ее поселился в его груди, чтобы всегда быть рядом. Он нес в себе ее храмы, колокольни, трапезные и свою келью. С этой ношей ему было легко и спокойно, словно бы не он ее, а она его несла его в Сергиево-Троицкую лавру, а оттуда в Москву.

Еще в обители много думая над словами покойного брата, Алексий жадно ждал той минуты, когда Господь даст ему шанс превратиться из доброго христианина в воина Христова. Не слушая лживую людскую логику, он надеялся на сердце, которое само позовет его тогда, когда настанет его час отправляться на битву.